Тутмос

— Тебя утомило это плавание, Нефрура?

Она вздрогнула от неожиданности, услышав голос мужа, вздрогнула так явственно, что Тутмос усмехнулся.

— Нет, мой возлюбленный господин.

— Ты скучаешь?

— Нет.

Музыка на палубе затихла, как будто прислушиваясь к голосам, доносящимся из шатра. И стало совсем тихо, только лёгкий шорох весел нарушал безмолвие. Барка плыла посередине пруда.

— Будешь ждать меня из похода?

— Буду, господин мой.

— А если ждать придётся двадцать лет?

— И всё равно буду…

— Я ведь не остановлюсь на Мегиддо.

— Ты сказал: есть много городов в Ханаане, и в Куше, и в Митанни, и в стране Джахи.

— Нужно восстановить справедливость, Нефрура. Хека-хасут слишком долго правили Кемет. Велики были Яхмос и Секененра[99]!» Но то, что восстановлено ими, нуждается в укреплении.

— В тебе всё ещё кипит гнев, лучезарный господин мой?

— Месть, царица. И желание справедливости. Кемет — сердце мира, избранный богами центр его. Над ней единой во всей своей сияющей силе восходит солнце! И все народы должны быть под пятой её…

— Тогда нужно возводить величественные храмы, строить дворцы и разбивать сады, мой повелитель. Нужно, чтобы божественные отцы, мудрость Кемет, посвящали в свои таинства достойных и хранили откровения старых мудрецов. Чтобы землепашцы получали обильный урожай и рыбаки собирали богатый улов. Тогда Кемет процветёт.

Тутмос улыбнулся, по своей привычке не разжимая губ.

— Мудро, царица. Но обо всём этом заботилась твоя мать Хатшепсут, а я позабочусь о том, чтобы Кемет стала всем миром и чтобы кони мои не могли и за год пройти от края до края её. Клянусь священным именем Амона! — Он снова поднял чашу с вином. — Думай о роскошном дворце, который я подарю тебе. И о том подарке, который можешь принести мне.

Барка подплыла к берегу, по верхушке шатра зашелестели листья, и прохладный зелёный отсвет упал на лицо фараона. Музыка зазвучала снова в такт лёгкому покачиванию барки, но голосов прислужниц не было слышно, словно царственные супруги и впрямь были одни.

Но даже если бы это было так на самом деле, Тутмос не потянулся бы к царице, не стал бы её целовать так, как делал это когда-то расчётливый, а может быть, и действительно влюблённый Сененмут. Тоска заходила по сердцу царицы тупым лезвием ножа, которое и не усугубляло боли, но и не давало пройти ей. Тихо подняв голову, она взглянула на Тутмоса. Он уже размышлял о своём, задумчиво чертя на борту барки планы каких-то неведомых будущих крепостей.

* * *