– У тебя появляется отличная для того возможность – пожить еще. В «Гром» ты больше не вернешься, не советую. Информация о том, что ты сдал их по полной программе, все равно просочится, и тогда я тебе не позавидую. Сам, наверно, знаешь, что Вадим Дмитрич не такой мягкосердечный человек, как я.
– Мягкосердечный… – скрипнул зубами Берг, тщетно пытаясь унять нервную дрожь. По телу крупными каплями катился ледяной пот. – Мягкосердечный…
– Ну вот видишь. А я вовсе не такой людоед, как ты тут подумал было. Так что, Берг, у тебя есть шанс выжить. Я тебя не убью. Но взамен ты, некоторым образом, должен предложить мне руку и сердце. – При этих словах Свиридов шевельнул рукой, и Берг с ужасом увидел, как сверкнул металл.
Нож. И Берг узнал этот нож, еще бы!.. Это был не просто нож, а так называемый «нож выживания», состоящий на вооружении у спецназа, а тут еще и модифицированная разновидность боевого ножа «НРС». Берг знал, что эти ножи содержат в себе несколько видов оружия. Так, в торец рукоятки встроено устройство, бесшумно стреляющее крошечными иглами с содержащимся на них веществом мгновенного нервно-паралитического действия. К тому же прекрасно сбалансированный и исполненный из лучшей стали нож можно было использовать и в прямом его назначении, то есть колоть, резать, рубить любой стороной, даже гардой (если ввернуть в нее специальные шипы) и торцовой частью рукоятки. А также применять как крюк, пилку по металлу и по дереву.
Еще бы Берг не узнал его! Ведь он вспомнил, что этот нож был в комплекте оружия, находящемся в том злополучном черном чемоданчике! О, киллера намеревались хорошо снабдить для его жуткой миссии.
– Нож выжи-ва-ни… – выговорил Берг. – То есть… как же это… не понимаю… руку и сердце?.. Но я же – не баба… или…
– Каждый подумал в меру своей испорченности, – сказал Свиридов. – А я человек чистый. Даже в некотором роде можно сказать – девственник. И когда я говорил о предложении руки и сердца, то ничего гнусного думать не следовало. Я люблю театральные эффекты, ты заметил. Сердце ты мне уже предложил, выболтав все сердечные тайны твоего «Грома», а теперь осталось самое малое. Рука. Мне нужна твоя рука.
– В каком смысле?
Свиридов присел перед ним на корточки, и мертвое азиатское лицо тронулось складками:
– В прямом, мой милый. В прямом.
…Рука! Мысль сверкнула, и у Берга перехватило дыхание. Действительно, в прямом! Потому что только человек, внесенный в список имеющих доступ к двойному – цифровому и дактилоскопическому – коду виллы Боцмана, мог туда попасть. Рука… рука, отпечатки которой есть в памяти компьютера охраны!
Берг взвизгнул и хотел было вскочить, но Свиридов отмахнулся от него ударом в переносицу, и Берг отлетел обратно, на него навалился Фокин, перевернул сотрудника «Грома» на живот, коленом прижал правую руку Берга к крыше, собственной же левой рукой зажал шею Берга в жестком удушающем захвате, а правой запихал в рот «дальнего» кляп-»грушу». Берг хотел было орать, но тут раздался хруст, и какая-то чудовищная тяжесть навалилась на руку Валерия. Нет, ему так показалось. У него не могло быть подлинного ощущения тяжести, давящей на руку.
Потому что у него, Берга, НЕ БЫЛО уже правой руки.
Прошелестел пакет, в который Свиридов бросил что-то темное и тщательно завернул. И Берг понял, что это за предмет. Боль и злоба внезапно придали ему такую силу, что он сумел как-то извернуться и вырваться из гибельного захвата Фокина. Что-то прошумело перед глазами, Берг вскочил и снова упал, покатился по скату крыши и…
Он хотел было закричать, но черный провал ночи за краем крыши внезапно лишил его сил. По лицу хлестнули ветки деревьев, и Берга притянуло к земле.
Удара он не почувствовал.
– Ы-ых… и не говори, Семеныч!.. – произнес известный в квартале алкоголик Кондрашкин, который совершенно соответствовал своей фамилии в том плане, что примерно раз в неделю напивался до такой кондиции, что его едва не прибирал кондратий. – Жись пошла звериная. Хоть раз в неделю, да менты заглядывают. А как будто им окромя меня и других забот… ик!.. нету. Это все баба моя, сука, наклика… наклю-ка… не нрррависси ей, видьте ли, шо пахнет от меня перегарно. И те менты, им больше ничего и нельзя, кроме как меня гонять. Заботятся о ны-рав-ственности, урррроды! Лучше бы этих паханов… пацанов… па-а..ганых потрясли! Одни бандюганы, и все ж с пистолетами. Вон, вишь, во дворе стоит ентот… жип. Жип – машина американтская.
– И японский бывает, – заметил Семеныч, тщедушный мужичонка, как будто родившийся от брака крысы и макаки резус, да и то, судя по всему, упомянутый брак оказался несчастливым. – Налетчики…
– Ы-их, мальчики… да вы налетчики… кошельки, кошельки да кошеле-чи-ки!.. – завыл Кондрашкин, и тотчас же из окна с криком «спать мешаете!» на него выплеснули, судя по запаху, содержимое ночной вазы. Хорошо, не угодило точно в цель, но брызги все-таки на долю парочки алкоголиков перепали. Кондрашкин вскочил и, яростно тряся кулаками, прохрипел:
– Ну, бля, ты, кудла… ща вот ка-ак подымуссь! Ща-ас как… Я…