Уинтроп был упрям

— Не спрашивайте. Все равно не поймете, к тому же вам это не понравится. Это одна из характерных черт нашей эпохи, подобно тому как характерными чертами вашей эпохи являются бульварная литература или предвыборная лихорадка. Мы защищаем и оберегаем самые эксцентричные побуждения личности, даже если они самоубийственны. Позвольте провести аналогию. Французская революция пыталась кратко выразить себя в лозунге «Свобода, равенство и братство». Американская революция провозглашала «Жизнь, свободу и стремление к счастью». Целостная концентрация нашей цивилизации содержится в таких словах «Абсолютная неприкосновенность личности и ее самых странных прихотей». Наиболее важной является вторая часть, ибо без этого у человека не будет даже элементарной свободы делать с собой все, что вздумается. Лицо, которое возжелало бы…

— Меня нисколько не интересует эта бессмысленная галиматья! — решительно перебила его Мэри-Энн. — Вы не поможете нам, не так ли? Мне остается только уйти!

— А вы ждали, что я скажу что-либо другое, дорогая моя? Я ведь не Машина-Оракул. Я всего лишь человек!

— Человек? — презрительно вскричала Мэри-Энн. — Человек? Вы смеете называть себя человеком? О, позвольте мне уйти отсюда!

Он только пожал плечами, потом встал и вызвал джампер. Когда тот материализовался, Гайджио вежливо указал девушке на него. Она было повернулась, но тут же спохватилась и протянула руку.

— Гайджио, — произнесла она. — Независимо от того, удастся ли нам вернуться в свой мир, я не намерена больше когда-либо встречаться с вами. Но знайте…

Она сделала паузу. Он опустил глаза и склонил голову, сжав ее руку в своей.

— Это… это всего лишь то… О, Гайджио, вы — единственный мужчина, в которого я когда-либо влюблялась. И любила искренне и всецело. Я хочу, чтобы вы об этом знали…

Всхлипывая, она вырвала руку и метнулась к джамперу. Вернувшись в комнату миссис Бракс, Мэри-Энн объяснила присутствующим, что Гайджио Раблин, сотрудник Темпоральной Службы, не может и не хочет помочь им преодолеть упрямство Уинтропа.

Дэйв Поллок обвел взглядом собравшихся.

— Значит, мы сдаемся? Неужели ничего нельзя сделать? Никто в этом сверкающем автоматизированном будущем и пальцем не шевельнет, чтобы помочь нам вернуться, а сами мы не в состоянии помочь себе. Ладно, прекрасный новый мир. Вершина цивилизации. Подлинный прогресс.

— Не понимаю, с чего это вы позволяете себе распускать язык, молодой человек, — недовольно пробурчал мистер Мид. — Мы-то хоть пытались что-нибудь предпринять. Чего нельзя сказать о вас.

— Скажите, что я должен сделать. И я сделаю. Может быть, я и не плачу большущие налоги, но хочу выяснить, каким образом можно решить стоящую перед нами задачу. А всей этой истерией, эмоциональной шумихой, размахиванием руками и напусканием на себя важности, будто мы — крупные шишки, мы пока что ничего не смогли добиться.

Миссис Бракс вытянула руку и произнесла, показывая на свои крохотные позолоченные часики:

— Осталось всего сорок пять минут. Что мы сможем сделать за это время? Произнести какое-нибудь магическое заклинание? Я чувствую, что никогда больше не увижу своего Барни.

Поллок смерил ее свирепым взглядом.

— Я не говорю о чудесах или волшебстве. Я рассуждаю, призвав на помощь логику. У этих людей есть не только фиксация исторических фактов. Они имеют также регулярные контакты с будущим — их будущим. Это означает, что им доступна также регистрация фактов, которые имели место в их будущем.

Миссис Бракс издала возглас одобрения. Ей нравилось слушать людей образованных.

— И что? — спросила она.

— А разве это не очевидно? Пяти нашим партнерам из этого мира доподлинно известно наперед о том, что Уинтроп заупрямится. Этот факт зарегистрирован. И они бы не отправились в прошлое, если бы не знали о существовании выхода из этого положения. Теперь очередь за нами найти этот выход.

— Может быть, — предположила мисс Картингтон, — следующее будущее сохраняет это в тайне от них. Или может быть, эти пятеро страдают тем, что у них здесь называется запущенным случаем индивидуального эксцентричного порыва.

— Понятие индивидуального эксцентричного побуждения здесь вовсе ни при чем, — презрительно скривившись, произнес Дэйв Поллок. — Нет. Решение за нами, здесь. И мы обязаны его найти.

Пока они пререкались, на лице Оливера Мида появилось выражение сосредоточенности. Он как будто старался откопать что-то в конце длинного туннеля затуманенной горем памяти. Неожиданно он выпрямился и произнес:

— Сторку! Он упоминал еще о чем-то… Что же он такое сказал?

Все встревоженно посмотрели на него.

— Вспомнил! Машина-Оракул! Мы можем спросить у Машины-Оракула! При этом у нас могут возникнуть затруднения с правильным истолкованием ее ответа, но нельзя забывать, что положение у нас отчаянное. Если бы только получить ответ, хоть какой-нибудь ответ…

— О чем-то подобном говорил и мистер Раблин, — встряла Мэри-Энн.

— Он тоже? Прекрасно! Может быть, еще не все потеряно!

Взоры всех устремились на Дэйва Поллока.