Ухожу на задание…

— Ты и сейчас однобоко смотришь. В твой стереотип политработника я не укладываюсь, а потому раздражаю тебя. Но привыкай. Люди ведь все разные.

После этого разговора начал таять ледок между командиром и замполитом. Вострецова одолевало любопытство: что за человек этот Тургин-Заярный?

— Слушай, ну и фамилию ты себе отхватил! — полушутя сказал он однажды, когда остались вдвоем в ротной канцелярии.

— Какую? — чуть пожал плечами лейтенант.

— Ну, это… — щелкнул пальцами Вострецов, — очень роскошную. Из дворян, что ли?

— Среди дворян, кстати, было немало революционеров, — как школьнику, пояснил Тургин-Заярный. — В том числе и большевики, создатели нашей партии.

— В учебниках читал. Мне про тебя знать интересно.

— На какой предмет?

— В разведку, может быть, на смерть, вместе пойдем.

— Это аргумент, — согласился замполит. — Мой прадед, получивший эту двойную фамилию, был офицером. Похоронен, кстати, в Бухаре. Мой дед, штабс-капитан, погиб в пятнадцатом.

— Ого! — Рука Вострецова потянулась к затылку.

— Отец в сорок первом командовал батальоном. Кстати, разведывательным батальоном. Знал немецкий и польский. После второго ранения списан по чистой.

— Ну, а ты что же? С таким, понимаешь, наследством в шляпе ходил?

Удивление командира роты было настолько искренним, что Тургин-Заярный не удержался от улыбки:

— Кстати, сейчас я здесь. Где стреляют.

— А ведь точно, — произнес Вострецов уважительно. — Ты что же, прямо из университета к нам?

— Нет, работал. Последний год был инструктором горкома партии.

— Ну, лейтенант, с тобой не соскучишься! — хлопнул себя по колену Вострецов. — Дальше в лес — больше дров! Ты хоть солдатам все это о себе расскажи!

— Зачем? Слова…

— Так ведь слово у политрука вроде бы основное оружие. А из тебя каждую фразу клещами тащить приходится. Редкий случай, чтобы политработник — такой вот молчун!

— Лучше одно маленькое дело, чем сто слов.

— Ну, слова тоже требуются, — не согласился Вострецов. — В трудной обстановке завернешь покруче — людям сразу веселее становится.

— Насчет твоих «завертываний» мы еще потолкуем, — нахмурился тогда Тургин-Заярный.

А Вострецов подумал: «Да, с характером замполит. И вежлив, и голоса никогда не повысит, а от своего — ни на шаг!»

6

Молодой хазареец, именовавший себя Сулейманом, считался среди моджахединов удачливым командиром. Первый раз он пришел из Пакистана в Афганистан рядовым, а затем привел группу, и вот теперь ему был доверен целый отряд. В общей сложности около года тайком орудовал он на родной земле, но никогда Центр не проявлял такого внимания к действиям отрядов их зоны, как сейчас. После радиограммы, отправленной по настоянию Абдула Махмата, на радиостанции под Пешаваром словно прорвало плотину. Обычно раз в неделю приходила оттуда короткая шифровка с указаниями, а теперь Центр вызывал отрядную станцию чуть ли не каждый час, передавал тексты, расшифровывать которые мог только Махмат. И чем больше их поступало, тем раздраженнее становился городской гость.

Центр отреагировал на донесение Махмата не только быстро, но и слишком уж бурно. Запросы, уточнения, распоряжения поступали одно за другим, словно Махмат был тут, в Афганистане, всемогущ, знал все замыслы афганского и советского командования, мог противостоять этим замыслам. Абдул Махмат подозревал, что Центр специально демонстрирует свою активность, чтобы руководителей в Пешаваре не обвинили в бездеятельности. Но кто мог обвинить? Лишь тот, кто платит, кто поставляет оружие!

Махмат не знал, что его сообщение вызвало переполох в одном из руководящих ведомств большой заокеанской страны. Именно в этом ведомстве родился замысел акции, которую вот уже несколько месяцев последовательно осуществляли моджахедины в Загорной провинции. Акция эта должна была получить широкое политическое звучание. Вскоре туда, в труднодоступную провинцию, намечено было переправить группу журналистов из различных, в том числе из неприсоединившихся, стран. Пусть своими глазами увидят, до какого разорения, до какой нищеты довела афганских крестьян революция. Заброшенные поля, опустевшие жилища, истощенные голодом люди. Пусть журналисты расскажут об этом читателям всего мира, опубликуют фотоснимки, запустят телевизионные репортажи. Более того, в строгой тайне готовилась инсценировка, которая убедила бы журналистов, что для уничтожения посевов применялись советские ядохимикаты, отравляющие вещества. И уже подбиралась за океаном группа журналистов, все чаще, словно бы случайно, прорывались на печатные страницы потрясающие сообщения о голоде, о массовой гибели афганских крестьян. Но это были пока пристрелочные выпады. Главная сенсация — впереди. Оставалось лишь раздуть до предела начавшуюся кампанию. И вот теперь столь удачно развивавшаяся акция — под угрозой срыва!