собственно издаваемых звуков, я схватилась одной рукой за шею, так как дышать по-прежнему было
нечем. Краем глаза заметив, как папа отскочил от мамы, словно обжегшись, я кинула в их сторону
растерянный взгляд.
Я задыхалась, мать вашу.
В глазах плыло от кипящих слез. Моя вторая рука вытянулась вперед, словно ища что-то, что
помогло бы убрать невидимую преграду из горла и спасти меня. Лихорадочно оглядываясь по
сторонам, я кинулась к коробке молока, находившейся на стойке, где сидела мама.
На кухне повисла тишина, и лишь мое жалобное кряхтение не давало оцепенению поглотить всех
окончательно.
Я чуть не захлебнулась, припав к горлышку. Холодная, сладковатая жидкость приятно скользила по
стенкам горла, смягчая зуд и даруя блаженное спокойствие. Глубоко дыша, я отлипла от коробки и
уставилась на маму, у которой щеки горели со страшной силой. Поймав на себе мой взгляд, она
встрепенулась, встряхнула распущенными, волнистыми волосами и сползла со стойки.
— Доброе утро, — пробормотала она, оторопело отводя глаза в сторону и поправляя черную юбку-
карандаш. На ней был ее костюм, в котором она собиралась отправиться на работу. — А мы тут… —
ее взор упал на отца, к которому она подошла и пристроилась рядышком.
Я вопросительно подняла бровь, ожидая продолжения. Но мама так и не договорила. Она посмотрела
в агатовые глаза того, к чьему плечу так отчаянно прижалась, и едва заметно кивала подбородком в
мою сторону, словно ища поддержки в придумывании оправдания.
Вроде взрослые люди, а ведут себя так странно…
Конечно, я не могла проигнорировать вспыхнувшее отвращение, вызванное наблюдением за этой
сценой. Мне было неприятно, что мама позволяла отцу прикасаться себе, и сама его целовала. Да
причем ловила кайф от этого, о чем свидетельствовали ее хихиканье и томные вздохи.
Она рассказала ему о своей беременности, когда он пришел вчера поздним вечером. Я вернулась со
свидания с Заком, и мы с мамой спокойно ужинали на кухне. В свое оправдание явившийся отец
сказал, что помогал другу с переездом, и когда я звонила ему ночью, находясь в больнице, он не
слышал этого, так как телефон стоял на беззвучном режиме и вообще находился далеко… Хуже
оправдания не придумаешь, конечно. Но мама поверила. Она простила отца и обняла его, сказав, что
у нее есть радостная новость. Они переглянулись и мама, прикусив губу, сказала, что у них будет
ребенок. Я забыла об ужине и внимательно следила за реакцией отца.
Я не сумела расколоть его.
Он не воспринял эту новость с равнодушием. Но и не был на седьмом небе от счастья. Возможно, он
был растерян.
Я не понимала его.
Но он обнял маму, крепко, и что-то шепнул ей, зарывшись в ее волосах.
Глядя на них, я могла физически почувствовать исходящую от мамы радость. Она едва ли не засияла
как рождественская елка. И мое сердце не могло возненавидеть ее любовь к отцу, потому что я
понимала, что она нуждалась в нем. В отце своего ребенка. Каким бы гадом он ни был. Он был
нужен ей.
Поэтому я простила его.
Не за все, конечно. За последний проступок, тонущий в бесчисленном количестве других.
Вынырнув из воспоминаний и закатив глаза, я поставила коробку с молоком обратно на стойку и
распустила волосы, чтобы заделать их в пучке потуже. Заставила себя вспомнить, зачем пришла на
кухню. Точно. Я собиралась перекусить, точнее, набить желудок до отвала оставшейся со
вчерашнего ужина едой.
Прошествовав к холодильнику, наклонилась и стала рассматривать содержимое холодильника. Меня
ждало разочарование, так как полки оказались пустыми. Кто-то съел остатки ужина до меня. Что ж…
слава богу, не добрались до арахисового масла.
У меня почти не оставалось времени до приезда Джессики, которая любезно согласилась подвести
меня до работы в миллионный раз. Мне повезло, что наши смены совпадали. Сегодня будет веселый
день.
Я металась по кухне под неподвижные взгляды родителей. Когда остановилась у тумбы, намазывая
масло на ломтик хлеба, то заметила движение. Наконец, воркующая парочка вышла из состояния
оцепенения.
— Так, — мама сделала глубокий вдох, будто собираясь с мыслями. Затем развернулась к отцу всем
телом. — Ладно. Иди-ка сюда, — сказала отцу, потянувшись руками к его шее.
Парой ловких движений она завязала ему галстук и похлопала по груди, сделав шаг назад и
оценивающе осмотрев его с ног до головы.
— Ты потрясающе выглядишь, милый, — вынесла свой вердикт.
— Я волнуюсь, — на громком выдохе проговорил отец.
Погодите-ка.
Галстук, рубашка, брюки… Только сейчас я заметила такой несвойственный отцу деловой стиль, в
который он облачился. Это странно.
— Что происходит?
Я сомкнула губы, когда осознала, что спросила вслух.
Вот черт. Сейчас подумают, будто меня это действительно волнует.
И я оказалась права. Вопрос из моих уст растянул ее обведенные красной помадой губы в лучезарной
улыбке.
— У Патрика собеседование! — ликующе провозгласила она, чуть ли не прыгнув от счастья.
Я выдала короткое «О» и переместила взгляд на отца, который гордо вскинул подбородок и
скользящим движением ладоней прошелся по рубашке и брюкам.