В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

скелет или туманный призрак" {Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1960. Т.

4. С. 667--668.}. Жуковский, говоря его же словами, в высшей степени "имел

уважение к истории своего времени" и не хотел писать таких мемуаров, в которых

он сам, а не его век вышел бы на первый план повествования -- из этого

нежелания становится ясным, в чем видел поэт задачу истинных мемуаров.

В этом самоотречении он, конечно же, недооценил событийности своей

жизни. Его участие в Отечественной войне 1812 г., его отношение к декабристам,

его педагогическая деятельность при дворе, связи с людьми, составлявшими цвет

русской и европейской культуры, формируют густо насыщенную событиями

биографию. Но то препятствие для мемуарного творчества, каким была его

поэтическая индивидуальность, Жуковский оценил точно: ему не было

необходимости писать историю своей души мемуарной прозой. Он написал ее

своей поэзией и таким вошел в сознание и память современников, каким

выразился в своем творчестве.

Так, не будучи сам мемуаристом в узком смысле слова, Жуковский своей

поэзией, внедрившей в сознание и духовную жизнь общества идею

воспоминания, своей практической философией воспоминания, наконец, своими

размышлениями о природе мемуарного жанра и специфике мемуарного

творчества явился предтечей русской мемуаристики второй половины XIX в.

Эволюция категории воспоминания в творчестве Жуковского от

поэтического образа к философскому понятию и эстетике мемуарного жанра

отражает общие закономерности роста мемуаристики в русской словесной

культуре. Идеи и образы поэзии Жуковского, усвоенные массовой поэзией,

породили своеобразную поэтическую мемуаристику, целую литературу

публичной поэтической переписки, сделавшую литературный быт достоянием

духовной жизни общества. Философия воспоминания вызвала интерес к

историческому анекдоту и устному рассказу, который имел определенное

значение для русской мемуаристики, породив своеобразный фольклор в виде

устных апокрифов, анекдотов и легенд о писателях. В 1840-х годах возникают

первые образцы мемуарного жанра в наследии Жуковского и в русской

литературе. Так постепенное развитие образа воспоминания в творчестве

Жуковского отразило общий процесс становления литературных мемуаров. И сам

поэт стал одним из первых героев воспоминаний, типологию которых во многом

определили его личность и поэзия.

2

Поэтическая философия воспоминаний была органично связана и с

романтической концепцией двойного бытия, и с формирующимся историческим

сознанием, и с элегическим образом мышления. "Очарованное Там" Жуковского,

"дух минувшей жизни" Гоголя, пушкинское "я время то воспоминал" или "я

помню чудное мгновенье" воплощались в поэтическом контексте эпохи десятком

вариантов. "Память сердца" как непосредственная эмоциональная реакция

оказывалась действительно сильней "рассудка памяти печальной". Поэтическая

мемуаристика отражала эмоциональную память, поэтому элегии, песни и

романсы, дружеские послания были пронизаны мотивами воспоминания. Элегии

на кончину становились поэтическими некрологами, циклы дружеских посланий

-- летописью литературной и общественной борьбы эпохи, надписи к портретам --

биографической миниатюрой.

Жуковский отдает обильную дань всем этим формам. Сравнивая его

элегии "На смерть А<ндрея Тургенева>" (1803), "На смерть фельдмаршала графа

Каменского" (1809), "На кончину ее величества королевы Вюртембергской"

(1819), "Он лежал без движенья..." ("А. С. Пушкину", 1837), видишь, как меняется

тип "мемориальной элегии": от общих элегических формул "певец житейских

страданий" идет к конкретике фактов, расширенному прозаическому

комментарию (примечания к элегии "На кончину ее величества...", письма к отцу

Пушкина и Бенкендорфу как дополнение к стихотворению о кончине поэта).

Образ умершего оживает в воспоминании о нем; от поэтического некролога

Жуковский естественно переходит к мемуарной прозе. Его рассказы о смерти

Пушкина, публичное чтение письма о его последних днях в разных аудиториях: в

Ореанде у Фикельмонов, в Варшаве у Козловского, в Дюссельдорфе у Рейтернов

-- делали этот мемуарный материал фактом общественного сознания.

В дружеских посланиях, обращенных к Вяземскому и В. Л. Пушкину,

Плещееву и Воейкову, к Батюшкову, отразился тот же процесс бытового

заземления, детализации, расширения историко-культурного пространства. В

своей совокупности дружеские послания Жуковского 1814--1815 гг. -- это

содержательные литературные воспоминания, арзамасская поэтическая летопись.

В послании "К Воейкову" (1814) воссоздано "пиндопреставление" -- аналог

заседаний "Беседы"; в обращении к "Ареопагу" (1815) открывается мир

арзамасской критики; в цикле посланий "К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину"

звучат реквием по Озерову, предвещающий лермонтовскую "Смерть Поэта", и

рассказ о Карамзине, который "ждет суда // От современников правдивых, // Не

замечая и лица // Завистников несправедливых". Прошлое и настоящее,

литературное и бытовое нерасторжимы в этих литературных летописях.

От "Певца во стане русских воинов" идет традиция миниатюрной

биографии. Если в "Певце..." Жуковский создал поэтическую галерею портретов