В открытом море

Чижеев с Восьмеркиным бросились выполнять приказание боцмана, но ничего не успели сделать. Подводники, видимо потеряв надежду на возвращение своего командира, начали действовать решительнее. Клецко почувствовал, как под его ногами дрогнула палуба и поползла вниз.

Подводная лодка быстро погружалась.

— Освободить конец и потравливать! — крикнул Клецко.

Волны уже смыкались на палубе. Мичман, зарывшись по пояс в воду, едва успел ухватиться за борт. Восьмеркин рывком втащил его в барказ.

Чижеев освобождал буксирный конец, который стремительно уползал за лодкой на глубину.

«Манильского троса может не хватить, — сообразил Клецко и, отыскав под банкой запасную бухту, начал связывать концы. — В воронку бы нас не втянуло…»

— Стоп! Не надо наращивать! Вниз уже не тянет, — крикнул Чижеев.

Клецко все же не разогнулся до тех пор, пока накрепко не связал оба троса. Затем он поменялся с Чижеевым местами.

— Запас, как и толковый ум, никогда не повредит. Страховаться да думать в нашем положении надо, товарищ Чижеев.

— Есть думать о жизни на дне морском, — невозмутимо ответил Чижеев и перешел к мотору. Распухшая губа его смешно топорщилась.

Подводная лодка, уйдя вглубь метров на пять, дала ход и потащила за собой барказ в открытое море. За нею, правее барказа, то кувыркались на волнистой поверхности, то уходили под воду какие-то странные буйки. Мичман обрадовался: «Подводники никак в рыбацкие сети залезли и за собой поволокли? Теперь полного хода лодка не даст. На винты намотает или рули заклинит!»

Глава вторая

Подводная лодка тащила за собой мотобарказ на запад, стремясь подальше уйти от опасных Кавказских берегов.

Это была боевая осень 1943 года. Еще весной наши войска на Волге окружили и разгромили трехсоттысячную армию фашистов.

Летом они нанесли гитлеровцам сокрушающий удар под Курском, а осенью стали гнать их с Донбасса, с Северной Таврии, вышвырнули из Новороссийска и всего Таманского полуострова.

Фашисты еще оставались в Крыму и на западном побережье Черного моря. Боясь новых десантов с моря, они то и дело посылали разведывательные самолеты и подводные лодки к берегам Кавказа.

Вот одна из таких субмарин и натолкнулась на мотобарказ, который вел мичман Клецко. Добыча была заманчивой: живые русские матросы — «языки» с эскадры — сейчас дорого ценились. Поэтому подводная лодка и рискнула всплыть при дневном свете невдалеке от береговых постов.

Ни у кого из подводников, конечно, и мысли не возникло, что команда этого утлого деревянного суденышка окажет такое сопротивление. Нелепо потеряв командира и двух комендоров, гитлеровцы надумали быстрым погружением сбросить русских с палубы и уйти подальше от опасного места. Но вскоре, по слабому тарахтению мотора и какой-то неловкости при маневрировании, они сообразили, что мотобарказ не отстал от них, что он тащится за ними на буксире. Это их не испугало, а скорее обрадовало: расчет русских на встречу с надводными кораблями был им понятен. Но лодка уже свернула с фарватера.

Чтобы встречная волна не опрокинула барказа, фашисты продолжали идти не спеша, почти на перескопной глубине. Они намеревались подальше утащить мотобарказ в море и там расправиться с русскими моряками.

* * *

Солнце уже село. Небо полыхало огненными полосами, словно далеко за морем кто-то разводил огромный и бездымный костер.

На кораблях эскадры, наверное, сползали вниз флаги и растаяла в воздухе медная песня горнистов. Вахтенные, конечно, давно сменились. Матросы собрались на полубаке покурить и «потравить». В кубриках пишут письма, читают газеты, режутся в «козла».

«Оставил ли нам дежурный по камбузу расход?» — с тоской думал вымокший Восьмеркин. Ему нестерпимо хотелось есть и пить, и он на все лады клял подводную лодку, утаскивающую барказ все дальше и дальше на запад.

Нос барказа поскрипывал и, вздрагивая, зарывался в пену. Брызги летели во все стороны и временами дождем осыпались на невольных пленников.

— Она же нас к чертям на кулички утащит, — громко сказал Восьмеркин. — Отрубить надо конец и отделаться от нее вчистую.

— Как же ты это сделаешь? — буркнул Клецко. — Обрубишь, а она сейчас же всплывет и близко к себе не подпустит. На дистанции расстреляет. Наше дело — следить во все глаза да ждать. Авось своих где повстречаем.

Но никаких надежд на встречу с боевыми кораблями приближающаяся ночь не сулила. Море словно вымело ветром: ни дымка, ни гудения самолета в небе. Даже берегов не было видно. Кругом — водяная пустыня да зловещая, наползающая со всех сторон мгла.

— Этак мы вместо своей базы в немецкую влетим. А там на свинцовое довольствие поставят… — продолжал ворчать Восьмеркин.

Он умолк, только когда увидел, что боцман начал торопливо выбирать трос из воды.

— Приготовиться, всплывает!

Лодка не всплыла, она только высунула из воды перископ.

— Вишь, смотрит, не отцепились ли мы. И сдурил же я, лопух старый, не догадался перископ разбить. А ну, Восьмеркин, мы с Чижеевым подтягиваться будем, а ты садани ей по глазу. Это по твоей специальности.