В стране «Тысячи и одной ночи»

Звук волшебным образом заполнял пустоту между жизнью в заключении и дальними далями, доступными свободному полету мысли. Вслушиваясь в отголоски волн, шелест жесткой листвы эвкалиптов, я шел через весь дом к террасе. Я подставлял лицо свежему океанскому бризу, и вдруг раздавался какой-то неясный шум – на лужайке перед домом появлялся прямоугольный ковер. Я спускался с террасы, шел по траве и ступал на ковер, ощущая босыми ногами шелковые узелки плетения. Не успевал я опомниться, как ковер уже взмывал в воздух. Он беззвучно пересекал Атлантику: подо мной вздымались и опадали ледяные волны. Ковер летел все быстрее и быстрее, все выше и выше – я видел под собой дугу земли. Мы пролетали над пустынями и горами, океанами и бесчисленными морями. Края ковра поднялись, защищая меня от встречного ветра. После долгих часов полета впереди показались очертания большого города. Город спал, окутанный чернильной тьмой, его минареты устремлялись высоко в небо, а сводчатые крыши наводили на мысли о хранящихся в домах сокровищах. Ковер накренился влево и снизился, зависнув над огромной центральной площадью. Площадь была полна народу. Языки пламени от десяти тысяч факелов словно лизали темноту ночи.

Множество воинов в позолоченных доспехах несли караул. Напротив них были привязаны кони в парчовых чепраках, слоны под попонами и с паланкинами на спинах, тут же был устроен загон для тигров и установлена сверкающая драгоценными камнями карусель. На огромных вертелах жарились бычьи туши, в котлах варилась баранина на молоке, на блюдах лежали куски тушеной верблюжатины, а на громадных подносах высились горы риса и рыбы.

На праздник стеклись толпы людей; их развлекали фокусники и акробаты, тысячи музыкантов услаждали их слух игрой на флейтах. Здесь же неподалеку на помосте возвышался трон из чистого золота, устланный редчайшими самаркандскими коврами. На троне восседал тучный правитель в шелковых одеяниях кремового цвета, в массивном тюрбане, украшенном спереди павлиньим пером.

У ног правителя сидела хрупкая молодая девушка с кожей цвета спелого персика и изумрудно-зелеными глазами. Лицо ее отчасти было скрыто покрывалом. Не знаю, как так получилось, но мне передалась ее печаль. Она даже не притронулась к плову в поставленной перед ней пиале. Девушка сидела с опущенной головой, в глазах у нее читалась невыразимая тоска.

Пока волшебный ковер висел над площадью, я успел все разглядеть. Потом ковер заложил вираж вправо, взмыл и полетел обратно – над горами и пустынями, океанами и морями, а в конце путешествия мягко опустился на лужайку возле дома.

В моем сердце с гулом перекатывались волны атлантического прибоя, ветер шелестел листвой эвкалиптов… А в голове звякала связка ключей, бухали по каменному полу коридора сапоги с окованными железом носами.

Глава вторая

Важно, что сказано, а не кем сказано.

Марокканская пословица

Когда мы были маленькими, и отец привозил нас в Марокко, он любил говорить: чтобы понять страну, мало просто смотреть и слушать, надо проникнуться ее духом. Он велел нам затыкать ноздри ватой, закрывать уши и зажмуриваться. Только так, по его словам, придет понимание. Нас, детей, это лишь сбивало с толку. Мы задавали тысячи вопросов, и с каждым новым ответом вопросов становилось все больше и больше.

Как-то вечером, уже в сумерках, все наше семейство, привычно теснившееся в стареньком «форде» с большим багажным отсеком, пластмассовыми чемоданами на крыше – вел машину, как всегда, садовник – прибыло в Фес. Тогда я впервые увидел неприступные стены мрачной средневековой крепости. Мимо проходили люди в джеллабах,3 проезжали груженые бараньими тушами повозки, а откуда-то издалека доносились пронзительные звуки музыки – там праздновали свадьбу.

Мы гурьбой высыпали из машины.

В сгущающихся сумерках отец указал на группку мужчин – те сидели на земле перед огромными городскими воротами.

– Наверняка играют в азартные игры, – сказала мать.

– Нет, – ответил отец. – Это хранители древней мудрости.

Я спросил: как это?

– Они рассказывают притчи, – ответил отец.

Отец был убежден: истинный дух страны познается лишь через сказания и притчи ее народа. Частенько он подзывал нас с сестрами и принимался рассказывать, а мы как зачарованные слушали сказки из «Альф Лайла ва Лайла» – «Тысячи и одной ночи». Отец говорил: притчи не просто развлекают ум, но и роняют в душу зерно мудрости. Он не уставал повторять: вслушивайтесь в притчи, они – учебник жизни.

Отцу было очень важным, чтобы притчи и искусство рассказывать их передавалось из поколения в поколение, как эстафетная палочка. Он постоянно подчеркивал: многие притчи, что он нам рассказывал, передаются в нашем роду из поколения в поколение, и мы уже не мыслим себя без них.