Вариант "Ангола"

Зрелище… А сама ситуация — что, не фантастическая? На дне удивительной пещеры, словно сошедшей со страниц восточных сказок, покоится корабль из иного пространства и времени, его чинят удивительные создания — а я сижу на холодном камне, и мне нет никакого дела ни до пещеры, ни до корабля. Потому что все, что меня занимает — это любимая девушка, прильнувшая ко мне словно в поисках защиты. О ней все думы, о ней все помыслы…

Остальные спали — до подхода преследователей оставалось не так много времени. Подготовка уже закончилась: позиции для стрельбы оборудованы, растяжки с ручными гранатами замаскированы. Герберт примерно указал местоположение "пузырей времени" — на пути к кораблю их было четыре. Хорошо бы, если бы в них влип хотя бы десяток португальцев…

Словом, мы сделали все, что в наших силах. Сейчас все спасли — бодрствовали только дозорные, высматривавшие врага, да мы с Зоей, затаившиеся в этом укромном уголке.

— Саш…, — шепотом окликнула меня Зоя.

— М-м?

— Я вот тут к Герберту пристала… Он говорит, у них там, в их рядом-мире, такая же война была.

— А-а, так вот ты где пропадала… Какая война? Как сейчас у нас с фашистами? Ну да, была, наверное… Он же говорит, что там почти все, как у нас. Про страну он нашу знает, про войну… Язык вот наш понимает.

— Я про победу спросила…

— Да ты что? Неужели сомневалась? Я тебе это и без всякого Герберта мог сказать! Ясное дело — мы победим. Ничего себе, разговорчики…

— Да я не о том. Конечно, мы победим. Но вот… когда?

— И что он ответил? — спросил я с волнением. Конечно, за время похода на "Л-16" мы, пока это было возможно, принимали сводки Совинформбюро, и наслушались всякого. Враг свирепствовал на нашей земле, заливая ее кровью невинных — но битва под Сталинградом уже была выиграна, и кольцо блокады вокруг Ленинграда разорвано… И с каждым днем все сильнее сжималась та пружина, которая — я в это искренне верил — в один прекрасный день разожмется. Да так разожмется, что проклятые фашисты кувырком от нас полетят…

— Он сказал, что в их рядом-мире Германия 9 мая 1945 года сдалась. А у нас — раньше, но вот насколько раньше — не говорит.

— А откуда он знает-то?

Зоя пожала плечами.

— Говорит, до того, как корабль послать, они уже наблюдать за нашим миром научились. Так и узнали.

— Выходит, подглядывают они к нам? Ну-ну… — мне почему-то стало немного не по себе. — Так, говоришь, в сорок пятом году у них все кончилось? Это же еще через два с половиной года почти… Неужели так долго? Видать им там похуже, чем нам здесь пришлось. Да, дела… Наверное, этот рядом-мир не так уж на наш и похож. Я думаю, у нас все намного быстрее закончится. В следующем году хорошо бы…

— Да, хорошо бы. Вот жизнь тогда настанет замечательная, правда?

— Угу. Только нам ведь еще и свой бой надо выиграть.

Зоя помолчала несколько мгновений.

— Три часа — это ведь долго…, — сказала она снова шепотом. — Вдруг ничего у нас не выйдет?

— Все получится, — так же тихо откликнулся я. — Подумаешь, три часа.

— А если мы не сможем остановить Герберта, если он улетит без вас?

— Ну что же…, — я поцеловал ее в макушку. — Тогда мне придется пробраться в этот рядом-мир, и вызволить тебя из его лап. А потом показать ему, как нужно держать слово.

Она хихикнула.

— Дурачок…

Потом подняла голову и чмокнула меня в угол рта.

— Что, и в самом деле проберешься?

— Придется.

Я чувствовал, как бьется ее сердце, я не видел ничего, кроме ее глаз.

— Я люблю тебя, Зоя.

— Саша… Я тоже тебя люблю…

Я закрыл ее губы поцелуем.

Алмазы, рядом-мир, португальцы, корабль… да гори все синим пламенем!

Я самый счастливый человек в мире!

Владимир Вейхштейн

22 декабря 1942 года, день

Последний бой — он самый трудный. Эта мысль сверлила мне мозги с тех пор, как наше ближайшее будущее окончательно определилось. Я старался не выставлять напоказ свои руки, чтобы никто лишний раз не увидел, как они дрожат. Мандраж овладел мной как следует: я даже иной раз с трудом мог справится с голосом. То и дело норовил пустить петуха. Другое дело, что остальные были возбуждены не меньше… ну, может быть, кроме Радченко и пары его самых опытных бойцов.

Дело нам предстояло нешуточное. Сколько там шло португальцев, сказать никто не мог, даже всезнающий Герберт. Пятьдесят, сотня? А нас — пятнадцать человек, из которых настоящих бойцов всего половина. Правда, я все время пытался твердить себе, что португальцы на самом деле вояки те еще, может, даже хуже, чем я или Сашка. Однако, если их больше в десять раз, так ли это важно?

В конце концов, не боится тот, кто ничего не делает. Страх — это нормально, главное с ним справиться. Ведь наверняка и Радченко слегка трусит, только он полностью владеет собой. Нужно брать пример с него. Нужно занять себя чем-нибудь, и тогда бояться уже просто времени не будет.