1Мышиный шорох медленного быта.Молочное свечение рутины.Там в сумерках глухого карантинаспят пятна неразборчивого света.Непрочна ткань родительского быта,вернее, материнского, – другогои нет, другого нить забыта.Потеряна иголкой от живого.Поэтому и строишь на рассветедом, тёплый и условно-иллюзорный,когда душа, теперь за всё в ответе,плетётся от парковки вдоль забора.2Всё говорит: зажилась, зажилась…Во рту горчит, губы спеклись.И не узнать, какая там властьв голос роняет капельки слёз,словно монеты на долгую жизнь.Всё под контролем. Больничных палатв крике немом тягучие сны.Свет поднебесный в завесе густойищет погасший зрачок наугад.И распадается медленно вследосвобождённый прижизненный смысл.Светлое фото стоит на столе.Вот – истекая, пульсирует жизнь.Память, поставив в углах зеркала,ловко причёску поправит навзлёт.Глянет нечаянно в бездну угла.Там, за газетой, забытой вчера,время отчаянье тихо убьёт.3Теперь всё чаще тянется руканабрать знакомый номер телефона.Откуда-то, и то издалека —сквозит дыханье двойника.Дыхание неровно.И не забыть на голос поворотусталой головы по направленьюк пустому сумраку.Душа с ума сведётот горя до ума,да тут не до ума.Лишь до безумья, светопреставленья.Я выхожу один, сажусь за рульи еду, безымянный, по хайвею.Я слышу безвозвратный мерный гул,и пригород безличный и глухойбеззвучно на глазах седеет.Куда я еду? Да куда? К сестре!За киселём на той, седьмой версте.Но нет сестры, и не было, не будет.Остыл несуществующий обед.Но тут несуществующих не судят.
Ташкент
Евгению Абдуллаеву
«Теперь спокойно. Вчера – мятежи и казни».Амир Тимур в ломком воздухе вскинут.В Чимгане – пусто, в Андижане глаз в месиве вязнет.Те, что выживут, – непременно сгинут.Ташкент пуст, распластан, безнадёжно выжжен.Арыки журчат панарабской вязью.Русский переходит из уст в уста, как дензнаки, нужный.Водяные знаки строф – строк парафразы.Выдувает воздух дух с пепелища,родниками речи жива память деревьев.Фергана лежит как души донная ниша.Опустел квартал бухарских евреев.Пиалу плова съесть на пустом Бродвее,тёплой водки хлебнуть за тысячу сумов.Там советник визиря Абдуллаев Женятак печально глядит на меня сквозь мир безумья.