Вавилон и Башня

– Так… Так, товарищ! Как вас там?

– Афоничев я! – гнусаво и бойко доложил детина.

– Товарищ Афоничев. Именем всех вождей социализма и правом Героя Социалистического Труда, ордена Ленина… – я подмигнул маленькому профилю Ильича с уже затертым малиновым флагом в углу. – Правом Героя Социалистического Труда… – при этих словах Афоничев и Вася вытянулись. – Я… Я… – я театрально развел руками, будто не могу ничего сделать, но… мне просто приходится. – Я приговариваю вас к смертной казни путем повешения, за жестокое обращение с животными.

– Слушаюсь! – с готовностью проорал Афоничев. Видимо, смысл моих слов еще не дошел до его пустой головы, похожей на огромный кочан капусты, в некоторых местах перемазанный «глиной» уродливых коричневых волос.

– Вася! А ну, веревку!

– Как, как… – удивился Вася.

– Как, как… – уже не гнусаво, а как-то пища, как поросенок, запричитал Афоничев. – Я буду… буду… это… как там… жаловаться…

– А, вот так! – я поднял указательный палец и подошел к псине. – Издеваться над животными, Афоничев, все равно что издеваться над всем социализмом. Потому что… что, Вася?

– Подставь одну щеку, потом вторую! – выпалил он.

– Да не, не то… я ж тебе говорил! В социализме? Что?

– В социализме все равны! – с готовностью гаркнул Вася, а Афоничев повесил голову. Видно, уже осознав, что все равно не избежит своей участи. Про начэкспедиции Карташова ходили всякие слухи. В основном о его жестокости, которую, в зависимости от ситуации, называли то решительностью, то патриотизмом.

* * *

– Что у вас тут происходит, а?! Что за безобразие, товарищ начэкспедиции?!

Я привычно вытянулся, готовясь к тому, чтобы оправдываться. Расстрелять любого из рабочих, как начэкспедиции, я имел право, но вот казнить таким образом, думаю, вряд ли. Хотя и очень хотелось. Подобный вид наказания я подсмотрел у монгольских воинов и уже пару раз применял.

Мы привязали Афоничева за ноги к одному вагону, а за руки – ко второму… и расцепили их. От этого тело Афоничева сначала как-то неприятно застонало, а потом треснуло пополам, вывалив огромную омерзительную кучу кишок и каких-то бесформенных внутренностей на белый снег.

Афоничев, конечно, орал на всю станцию. Хотя Вася предусмотрительно вставил ему кляп. Все равно. Монгольские воины знали толк в боли. Боль у Афоничева прорывалась даже через туго свернутую портянку во рту.

У монголов, конечно, не было вагонов, приходилось обходиться лошадьми. Но я, так сказать, улучшил их рецепт, в духе научно-технической революции нового социалистического общества.

Я внимательней посмотрел на человека в мундире и увидел колеса с крыльями. Значит, капитан был из железнодорожных войск. А по регламенту особого приказа я, начальник экспедиции, приравнивался к подполковнику. Так что это я имел право спросить у него, что здесь происходит.

– Что, блядь? – рявкнул я, сунув ему в глаза удостоверение. – Или ты против социалистической революции, собака? Может, поэтому ты пути не чистишь, и вагоны экспедиции не могут пройти, а?

– Никак нет! – козырнул начальник станции, оглядывая две половинки Афоничева, от которых осталась кровавая буква «П» на снегу. – Никак нет! Но… товарищ начэкспедиции! – развел руками он. – Зачем вот так-то? У меня ведь есть подвал на вокзале для таких случаев. Раз и все!

– Свой подвал оставь для себя, чтоб картошку ворованную хранить. А мы, настоящие воины социализма, будем казнить прилюдно! Чтобы всякая падла, типа тебя, видела… Фамилия! – заорал я так, что собака, которую я принял за Нору, бегавшая вокруг выпавших частей Афоничева, перестала ловить свисавшие куски мяса из половинок туловища и застыла, ожидая, как будто спрашивая меня, порвать или не порвать нового «кандидата».

– Хорошо, хорошо, товарищ начэкспедиции, – мы сейчас вышлем дополнительную бригаду, чтобы расчистили.

– Что?! Фамилия, сука! – я не мог успокоиться.

От этого крика все рабочие обернулись, уставились на нас.

– Э…э… – замялся начальник станции. – Спирт! Есть спирт! Литров десять. И еще поможем лагерь в вагоны погрузить. Поможем, хоть это и сложно. И еще сало, чуть-чуть, но есть. Чуть-чуть, – последние слова начальник станции выдавил из себя тихо и тоненьким голосом, как крот. – Чуть-чуть… – еще раз, еле слышно, повторил он.

– Сало! Спирт! Неси! – заорал я, чтобы слышали все рабочие. – Всем моим ребятам по сто пятьдесят. И сала! Сала закусить, чтоб не на голодный… слышь…

– Ура-ра-аааа-ур-ааа-раааа началь-нику экспед-и-ции! – прокричали рабочие, дружно замахав руками, еще помня то время, когда перед штыковой полагалось по сто грамм.

Глава 2. Вениамин

<СССР, 1980-е годы>

Быстро ехал Вениамин. Местами заржавевшие обода колес «Школьника»[62] поблескивали остатками никелированных частей.

«Что за тварь! – думал он, представляя, как кусает нижнюю губу Аленки. – Что за пилотка рыжая?! – он видел пестренькое платье, белье и как катается лицом в маленьких оттопыренных грудях. – Сука, просто сука…» – произносил он в такт скрипу заднего колеса, которое от кривизны задевало за раму при каждом обороте.