Владислав Ходасевич и его "дзяд" Адам Мицкевич

«Мой отец родился ровно сто лет тому назад, в 1835 году, в том самом Новогрудке, который был родиной Мицкевича. По семейному преданию, предки мои были в дальнем родстве с Мицкевичами. В отцовских бумагах я не нашел подтверждения прямому родству, но несомненно, что оба рода принадлежали к одному шляхетскому гнезду и знаменовались общим гербом. Отец мой рано покинул родину, добрался до Петербурга и поступил в Академию Художеств, где был учеником Бруни и товарищем Перова, с которым они вместе и голодали. Окончив Академию, отец поехал в Вильну, но там прожил недолго и, женившись, окончательно перебрался в Россию: сперва в Тулу, где родились все мои братья и сестры, а потом в Москву.

В России мои родители обжились прочно <…> При всем этом оставались они горячими польскими патриотами, знакомство водили по большей части с поляками и весьма огорчались тем, что дети, обрусевшие окончательно, не разделяли их чувств. Все их надежды сосредоточились на мне, как на младшем, из меня мечтали они сделать поляка и отчасти старались меня отделить от других детей, благо был я много моложе. Говорили со мной по-польски, покупали мне польские книжки, по воскресеньям возили в польскую церковь. Однако, имели неосторожность отдать меня в русскую школу, потом в гимназию — и, разумеется, мало помалу мечты их рушились»

(«Друзья-москали». ВЗ. 31.X.1935).

Любовь Ходасевича к Польше и Мицкевичу навсегда останется связана с образом матери и с первыми детскими воспоминаниями — об о. Овельте, настоятеле польской церкви Св. Петра и Павла в Милютинском переулке в Москве (KT. С. 255-256), и католическом обряде, навсегда запечатлевшемся в памяти Ходасевича (как в памяти другого русского писателя польского происхождения — Юрия Олеши ). В 1911 г. Ходасевич лишился обоих родителей; долгое время поэт не мог писать ни о них, ни о своих детских годах. В автобиографии «О себе» (1922) точкой отсчета, с которой он начинает рассказ о своей жизни, Ходасевич выбрал 1916 г. Лишь с 1927–1928 гг. воспоминания детства начинают проскальзывать в его поэтических произведениях и, все чаще и ярче, в его мемуарах.

Польский был для Ходасевича вторым родным языком; нет ничего удивительного в том, что именно с него он и начал переводить. К сожалению, исчерпывающий свод переводов Ходасевича до сих пор не собран: перечень своих поэтических переложений он стал вести только с 1912 г., а сведения о более ранних, в том числе и прозаических текстах страдают неполнотой. В десятые годы он переводит для серии «Универсальная библиотека» поэзию и прозу с французского, английского, армянского, латышского, финского, еврейского, польского. К работе его подталкивала нужда, и нередко он переводил без особого увлечения (что заметно по тону его писем к Б. А. Садовскому ). В антологии «Мастера художественного перевода» из серии «Библиотека поэта» (1997) Ходасевич представлен двумя переложениями с еврейского. В Израиле эти переводы считаются образцовыми, недавно они были переизданы отдельной книгой.