Во временное пользование

Меня до сих пор потряхивало от жутких воспоминаний. Причем, попытку изнасилования мозг успешно заблокировал, а вот лужи крови на полу, остекленевший взгляд моего насильника, страшный хрип второго, Цепы…

И черные глаза их убийцы. Его руки, испачканные в крови, его лицо в кровавых брызгах, шею…

Его губы на моих губах, собственную беспомощность, гораздо больше пугающую, чем до этого, в лапах того животного, теперь уже мертвого…

Это просто вертелось в моей голове бесконечным калейдоскопом.

– Зачем кофе? Ложитесь спать.

Я поежилась. Нет уж. Если глаза закрою, опять все всплывет в памяти. Не хочу.

– Нет, я бы хотела кофе. У вас есть?

– Растворимый.

Он кивнул на шкафчик, даже и не думая двигаться с места.

Я, помедлив, все же направилась рыться в чужом доме.

Квартира Розгина, куда он привез меня, после недолгого моего сопротивления, объяснив, что гостиницы для меня пока что под запретом, больше походила не на жилье человеческое, а на какую-то явочную эээ… Хазу? Базу? Неважно. Главное, что здесь, в принципе, нечего было стесняться. И так все грязно и запущено. А в единственной комнате только старый диван, стол и страшный комод советских времен.

В целом, не до церемоний.

Мои привычки, мои вбитые в подкорку устои ломались с каждым днем все сильнее и сильнее. То, что я хозяйничаю на чужой кухне, такая ерунда. Как и то, что сам хозяин и не пытается проявить законы гостеприимства. Было бы странно ждать от него этого.

Уля, угомонись уже, дама ты великосветская. Ты отныне меньше, чем никто. Ты – свидетель преступления, убийства. Ты должна идти в полицию. Иначе станешь соучастницей. Но как я пойду?

Доносить на человека, который меня спас?

Подлость какая. Подлость и глупость.

И отсутствие инстинкта самосохранения. В полиции мне ничем не помогли, когда я просила открыть дело о хищении, когда просила вернуть Кирилла. Ничем.

Я попробовала действовать сама, и получилось все только хуже. Чуть не изнасиловали, чуть не убили. И неизвестно, что там происходит с братом.

Ульяна, смирись уже с тем, что ты – никчемная, не приспособленная к жизни пустышка. Так и не сумевшая ничего добиться в жизни, пишущая свои дурацкие картинки, витающая в облаках и почему-то считающая, что все люди априори добрые.

Смирись с этим. И не мешай тем, кто может тебе помочь.

Правда, не факт, что Розгин поможет… По крайней мере, я пока не могла понять, готова ли к способам, к которым он будет прибегать. Я не хотела, чтоб гибли люди. Даже виновные. Виновные должны быть наказаны по всей строгости закона. Должен же быть в этой стране закон? Ведь так?

Я уныло размышляла об этом, пока готовила растворимый кофе для себя и для Розгина. Если он не проявляет гостеприимства, это не повод вести себя по хамски и мне. Все то время, пока  заваривала мерзко пахнущий напиток, я постоянно чувствовала на себе черный взгляд моего неприятного … Кого? Напарника? Спасителя? Случайного попутчика? Наверно, все вместе. Одновременно.

И от этого взгляда мне становилось не по себе. Щеки жгло, губы, все еще помнящие неласковые и требовательные прикосновения его губ, тоже горели.

Не скажу, что мне нравилось происходящее. Но, учитывая, что вообще все тянуло на дурной сон, сюр и кошмар вместе взятые, то мое «нравится» – «не нравится» сейчас было не актуально.

– Я не знаю, где у вас сахар…

– Что за ключ они искали, Ульяна? – резко перебил меня Розгин, рассматривая в упор своими чернущими глазами, – вы точно знаете, ведь так?

– Не так!

Я со стуком поставила чашку на стол. Кофе выплеснулось, но мне уже было неважно. Хотелось закричать, заорать даже! Выругаться, и, наверно, матом! Потому что все происходящее и без того казалось бредом! Зачем он добавляет безумия? Зачем мучает меня?

– Я ничего не знаю ни про какой ключ! И не слышала никогда! И я устала! Очень! У меня был… Ужасный день! И вы… Боже…

Тут я почувствовала, что не выдерживаю, закрыла лицо руками, уговаривая себя  не плакать. Но, как часто бывает в таких ситуациях,  слезы сразу же полились, и сдержать их было невозможно.

Я всхлипнула раз, другой, пока, наконец, не разрыдалась окончательно и с готовностью. Оплакивая свою порушенную жизнь, свой маленький, такой милый, такой уютный мирок, который просто в одно мгновение размело ветром.

Занятая своими переживаниями, я не сразу поняла, что Розгин отошел от окна и теперь утешает меня.

Неловко и неумело. Обнимает, осторожно привлекая мою голову к груди и поглаживая по плечу. И даже что-то там бормочет утешительное.

И я  с такой готовностью принимаю его утешения, утыкаюсь в черную майку, пачкаю ее слезами.

От него пахнет сигаретами. Сильно. Очень. И запах почему-то приятный. Хотя, Розгин курит крепкие дешевые сигареты, и они , однозначно, не могут приятно пахнуть. Но мне нравится.

От него пахнет им самим, сильным, физически крепким мужчиной, и этот запах тоже мне кажется приятным. Хочется просто уткнуться и дышать, напитываясь его силой и уверенностью.