Врата. За синим горизонтом событий

И тут мне приходит в голову, что я опаздываю на урок музыки. Воспоминание о том, что я учусь играть на гитаре, напоминает мне еще о чем-то, и я смотрю на пальцы левой руки, проверяю, не отросли ли ногти – мне хотелось бы, чтоб мозоли стали больше и тверже. Я не очень хорошо играю на гитаре, но большинство моих постоянных слушателей либо не слишком критичны, либо жалеют меня, а я получаю удовольствие от самого процесса. Правда, чтобы поддерживать нужную форму, требуется все время упражняться и помнить кучу вещей. «Сейчас посмотрим, – думаю я, – как перейти от фа-мажор к соль на седьмой струне».

– Боб, – настойчиво обращается ко мне Зигфрид, – сеанс оказался не очень продуктивным. Осталось десять-пятнадцать минут. Почему бы вам не сказать мне первое, что придет в голову… прямо сейчас?

Первое я отвергаю с порога и говорю второе:

– Первое, что приходит мне в голову, я вспоминаю, как плакала мать, когда погиб отец.

– Не уверен, что это на самом деле было первым, Боб, – с сомнением говорит он. – Позвольте высказать предположение. Первая ваша мысль была о Кларе.

В груди у меня все сжимается, дыхание перехватывает. Неожиданно передо мной возникает образ Клары, какой она была шестнадцать лет назад, и ни на час старше… И тогда я произношу:

– Кстати, Зигфрид, я думаю, что хочу поговорить о своей матери, – произношу я и позволяю себе вежливый примирительный смешок. При этом Зигфрид не вздыхает покорно, он молчит так многозначительно, что создает то же впечатление. – Понимаешь, – начинаю объяснять я, тщательно обходя все не относящееся к этой теме, – она хотела после смерти отца снова выйти замуж. Не сразу, конечно. Не хочу сказать, что она обрадовалась его смерти или что-нибудь такое. Нет, она его любила. Но теперь я понимаю, что она была здоровая молодая женщина – очень молодая. Сейчас подумаем… ей было тридцать три. И если бы не я, она, конечно, вышла бы замуж. Меня до сих пор мучает чувство вины, ведь я не дал ей вторично создать семью. Я пришел к ней и сказал: «Мама, тебе не нужен мужчина. Я буду мужчиной в семье. И я о тебе позабочусь». Но, конечно, это были только слова глупого мальчишки. Мне тогда было пять лет.

– Мне кажется, вам было девять, Робби.

– Да? – не очень искренне удивился я. – Сейчас подумаем. Зигфрид, кажется, ты прав… – Я стараюсь проглотить большой комок, образовавшийся в горле, давлюсь и начинаю кашлять.

– Скажите, Робби, – упорно настаивает Зигфрид, – что вы на самом деле хотели сказать?

– Будь ты проклят, Зигфрид!

– Давайте, Робби! Говорите.

– Что говорить? Боже, Зигфрид! Ты меня прижал к стене. Этот вздор никому не приносит пользы.

– Боб, пожалуйста, ответьте, что вас беспокоит?

– Заткни свою грязную жестяную пасть! – взрываюсь я. Вся боль, от которой я так старательно уходил, вырывается наружу, и у меня нет силы с ней справиться.

– Боб, я предлагаю, чтобы вы попытались…

Я бьюсь о ремни, вырываю клочья пены из матраца и истошно реву:

– Заткнись! Я не хочу тебя слушать! Я не могу с этим справиться, неужели не понятно? НЕ могу! НЕ могу справиться!

Зигфрид терпеливо дожидается, пока я не перестану плакать, что происходит совершенно неожиданно. И тут, прежде чем он успевает что-то вымолвить, я устало заявляю:

– Дьявол, Зигфрид, все это ничего не дает. Я думаю, что нам следует прекратить. Наверно, есть люди, которым твои услуги нужны больше, чем мне.

– Что касается остальных моих клиентов, – отвечает он, – то я с ними встречаюсь в назначенное время. – Я вытираю слезы бумажным полотенцем и ничего не отвечаю. – Думаю, мы еще можем кое-чего достичь, – продолжает он. – Но решать, будем ли мы продолжать сеансы или нет, должны вы.

– Есть в восстановительной комнате что-нибудь выпить? – спрашиваю я его.

– Это совсем не то, о чем вы думаете. Но мне говорили, что на верхнем этаже этого здания очень хороший бар.

– Что ж, – говорю я, – тогда мне непонятно, что я тут делаю.

Пятнадцать минут спустя, подтвердив сеанс на следующую неделю, я пью кофе в восстановительной комнате Зигфрида и прислушиваюсь, не начал ли рыдать его следующий пациент, но ничего не слышу.

Затем я умываюсь, повязываю шарф, приглаживаю вихор на голове и поднимаюсь в бар. Официант давно знает меня и провожает к столику, выходящему на юг, к нижнему краю Пузыря. Он взглядом показывает на высокую медноволосую девушку. Она сидит в одиночестве за столиком, но я отрицательно качаю головой. Выпивая, я восхищаюсь ногами медноволосой девушки и думаю о том, где сегодня поужинать, а потом отправляюсь на урок музыки.

2