Все на мою голову. Умереть и не встать

— Понимаешь… у Лизы высокая температура. Мне кажется, что она заболела. Я боюсь, ты еще заразишься…

— Так врача вызови!

— Непременно! — заверила я ее. — Ну пока!

— Заходи ко мне! — крикнула Галина мне вслед. Я кивнула и прибавила шагу.

Оставив в магазине часть денег (водку я купила, конечно, самую дешевую, так же как и сигареты, но все равно денег было жалко), я пошла обратно. Сердце мое замирало при мысли, что за время моего отсутствия с детьми могло что-то случиться, поэтому я почти бежала.

Слава богу, дети еще не проснулись. Я молча вытащила из сумки бутылку и сигареты. Мутный взял бутылку в руки, всколыхнул налитую в ней жидкость и вроде бы остался доволен. Они втроем сели за стол.

— Закуску давай! — скомандовал Мутный.

— А что давать-то? — растерялась я. — Все же вчера съели…

— Ну так сготовь! — недовольно ответил тот.

Решив не возиться долго, я наскоро пожарила яичницу. Хотела из трех яиц, но паразит-Мутный заставил разбить аж десять!

Он откупорил бутылку, и вся троица накинулась на нее и яичницу. Я заметила, что Рябой почти совсем не пил, а вот Мутный не стеснялся, и опрокидывал в рот стопки одну за другой.

«Может быть, они захмелеют? — подумала я. — И мне удастся справиться с ними?»

Тут захныкала, проснувшись, Лизонька. Я прошла к ней и взяла на руки. Прижимая к себе теплое, нежное тельце ребенка, я снова заплакала. От наших всхлипов проснулся Артур, и я сразу вытерла слезы. При сыне я стараюсь не позволять себе плакать. Артур был очень похож на своего отца — моего бывшего мужа Кирилла: такой же черненький, темнобровый, с умными серьезными глазками. И характер имел отцовский. Кирилл был упрям, горд, своенравен и тверд. И эти же черты я замечала в сыне. При Кирилле я всегда остерегалась плакать или жаловаться. Он этого просто не понимал. И почти никогда меня не жалел. Полина при этом всегда говорила: «И правильно. А чего тебя жалеть? Жалость только унижает!» В принципе, верно. Но кто бы знал, как мне порой хотелось, чтобы меня пожалели и приласкали! А Лизонька была вся в меня — мягкая, ласковая и немного распущенная. В том смысле, что не очень собранная. Она тоже любила поваляться в постели подольше и понежиться на солнышке.

Одним словом, при Кирилле я всегда подтягивалась и брала себя в руки. И невольно стала так же вести себя с сыном. Поэтому я посмотрела на детей и бодрым голосом скомандовала:

— А теперь вылезаем, умываемся и делаем зарядку. Живо!

Черт возьми, вот же вылетело словечко! Это же надо! Неужели я стала заражаться от Мутного? Только этого мне не хватало!

Детишки, чувствующие, что обстановка в доме, мягко говоря, не совсем обычная, молча вылезли из кроваток и побежали умываться. Зарядку делать я уж не стала их заставлять.

Троица позавтракала, прикончив бутылку, и я усадила за стол детей. Они ели молча, не капризничали.

— Мама, можно во двор? — спросила Лиза, отставив тарелку.

Артур покосился на сидящих на крыльце бандитов. Он понимал, у кого следует просить разрешения.

— Пусть погуляют, — прохрипел Мутный. — Только за калитку — ни шагу! Ясно?

— Ясно… — прошептала я за детей.

Артур с Лизой взялись за руки и побежали во двор. Мутный, быстро захмелевший, теперь сидел нахохлившись. Ему даже языком ворочать было лень. Скворец посмотрел на них с Рябым и сказал:

— Ложитесь теперь, покемарьте. Я выспался, послежу.

Мутный заворчал что-то, потом встал и, пошатываясь, пошел в комнату.

— Рябой, иди сюда! — послышался его голос.

Рябой встал и тоже пошел в комнату. Я собрала со стола грязную посуду и спустилась с крыльца к умывальнику.

«Фэйри» пенилось, разведенное в тазике с водой, я мыла посуду и споласкивала ее под умывальником. Скворец сидел на крыльце, курил и поглядывал на меня. Я делала вид, что не замечаю его взглядов.

Когда я проходила мимо него в дом, он вдруг легонько ухватил меня за локоть. Я дернулась и посмотрела на него вопросительно.

— Сядь, посиди, — потянув меня вниз, попросил он миролюбиво.

Я поставила тарелки на крыльцо и села рядом. Теперь можно было рассмотреть Скворца. Не старый еще мужчина, лет сорока, долговязый, с вытянутым лицом. Светло-русые волосы коротко пострижены. Весь он был какой-то юркий и вертлявый. В серых глазах горел хитроватый огонек. Чувствовалось, что этот парень себе на уме.

Я сидела и разглаживала юбку на коленях.

— Расскажи о себе, — попросил вдруг Скворец.

— Да что рассказать-то? — недоуменно посмотрела я на него.

— Ну, давно у вас здесь дача?

— Да, уже лет десять… — задумчиво ответила я.

— Правда, что ли, вчера только приехали?

— Правда…

— А тут ты знаешь кого-нибудь?

— Да, конечно, знаю. У нас много здесь знакомых.

— А кто?