Вторая жизнь

Эта продуктовая математика никак не клеилась с внезапно проявившейся расточительностью, даже транжирством Валентины Даниловны. Когда свекровь переехала к ним, Рома стал оставлять деньги на хозяйство матери, а не Лизе. Если он оставлял пять тысяч, Валентина Даниловна шла и тратила все пять – на всякую ерунду, на то, что сгниет, пропадет и будет выброшено. Она покупала впрок гречку, муку, крахмал, соль, мыло. Это называлось «наскуплялась». Если же Рома оставлял, например, тысячу, то Валентина Даниловна тратила ровно тысячу. Несмотря на тяжелую жизнь, она вдруг разучилась откладывать, экономить – затаривалась так, будто завтра денег не будет. И послезавтра тоже. При этом искала, где дешевле. И не брезговала просроченными продуктами. Из просроченного кефира жарила оладьи, из творога – сырники. Валентина Даниловна была убеждена, что то, что пожарено, – безопасно. Она могла себе позволить купить самый лучший творог на рынке, самый свежий кефир, но все равно охотилась за «просрочкой». Радовалась:

– Только сегодня срок годности истек. Так на завтра блины будут!

– Валентина Даниловна, это же выброшенные деньги, – удивлялась Лиза, – лучше купить меньше, но качественное.

– Я ж не свои деньги трачу! А твои! – шутила свекровь. – Ты меня еще куском хлеба попрекни!

Ничего удивительного, что в шкафу, в котором дверца не закрывалась от припасов, спустя короткое время завелись жучки, которые поели всю крупу.

– Надо все выбросить и помыть шкаф, – сказала Лиза.

– Тебе лишь бы выбросить, – буркнула свекровь и полночи пересыпала крупы, раскладывала по пакетам, искала жучков и просеивала муку. Жучки снова заводились, и она снова пересыпала, перебирала.

Даже засохшие, наполовину сгнившие и почерневшие зерна кукурузы, которые свекровь заготовила с осени на зиму, чтобы варить внучке кукурузную кашу, она не смогла выбросить. Сидела на кухне и причитала. Лиза ушла спать. Утром она вышла на кухню и остолбенела. На стене, на самом видном месте появился портрет, который Валентина Даниловна за ночь выложила из кукурузных зерен. На Лизу смотрел толстый страшный кукурузный ребенок из фильма ужасов.

– Правда, похожа? Это лучшая моя работа, – с гордостью прокомментировала кукурузное творение Валентина Даниловна.

– Кто похожа? – не поняла Лиза.

– Это Даша! – обиделась Валентина Даниловна.

– А ему обязательно здесь висеть? Может, вы себе увезете? На дачу, – предложила Лиза.

И свекровь снова обиделась.

– Вот поэтому у тебя фикус чахнет, странно, что еще не сдох, – огрызнулась она. – Цветок врать не будет!

Кукурузный шедевр она все же увезла в Заокск.

Раз в две недели Валентина Даниловна уезжала на дачу. Там было хозяйство, которое она не могла бросить. Пока она находилась в отъезде, за домом и огородом присматривала соседка, отвечавшая за георгины, и соседкин сын, который занимался огородом – поливал, перекапывал грядки, полол и следил за парником. Но Валентина Даниловна, которая платила и соседке, и соседкиному сыну за пригляд, все равно волновалась. Лучше, чем она, никто землю не знает. Да и георгины ее ждут. Рома отвозил маму на дачу и возвращался с набитым багажником. Валентина Даниловна везла морковь, болгарские перцы разных цветов, свеклу, зелень. То, что морковь была размером с мизинец, а свекла – с детский кулачок, свекровь не огорчало. Она гордилась урожаем и рассказывала, как Рома заказал еще землю – почва-то хоть и хорошая, но присыпать надо постоянно. Уже у всех соседей газон и цветочки, только у нее – огород. Да, овощи мелкие, зато экологически чистые, свои, родные. Вот кабачок – просто загляденье. А патиссоны! Это ж просто картина, а не патиссоны! И ведь никто не оценит. Никто! Роме проще на рынок съездить и все купить, на Лизу вообще никакой надежды. А если бы невестка землю любила, так она была бы спокойна – есть кому огород оставить. Да, картошка мелкая, да и той радоваться надо. Рома купил на рынке – за пятьдесят рублей аж – то ли египетскую, то ли еще какую. Чистенькую, клубень к клубню, противно. Это что нужно с картохой делать, чтобы она такая ровная уродилась? Наверняка пестицидами поливали!

Лиза помнила, что в то время ей по-прежнему вообще было все равно. Врач, вызванная по настоянию Полины, прописала таблетки. Лиза от них была как под водой. Когда свекровь с мужем уезжали, оставляя ее с дочерью, Лиза даже не гуляла с Дашкой. Она сидела и смотрела, как ребенок возится в кроватке с игрушками. Или доставала ее из кроватки и пускала на ковер. Снимала с дивана подушки и закладывала так, чтобы образовывался бортик. Дашка, правда, была очень спокойной и не по годам сознательной девочкой – за заграждение не лезла, могла подолгу возиться с пирамидкой или кубиками, не просилась к матери на ручки, не требовала внимания. Лиза сидела на диване и смотрела на дочь. Потом опять укладывала ее в кровать и снова садилась на диван. Если Дашка плакала, Лиза ее кормила – дочка сразу успокаивалась.

– Как у вас дела? – спрашивал Рома, когда звонил.

– Все хорошо, – отвечала Лиза.

– Что делаете?

– Играем.