Второе дыхание

«Мелочь, адъютантик. И держится, как адъютантик», — решил он про себя, хотя до сих пор ему ни разу не приходилось видеть, как держатся адъютанты фашистских офицеров.

Один из солдат, сидевших поодаль, встал и принялся разматывать что-то непонятное, похожее на рыбацкую сеть. Потом он долго и въедливо что-то заколачивал в дерево. Жора вдруг понял: предмет, похожий на сеть, — обыкновенный гамак. Денщик упорно вколачивал железо в неподатливое дерево, стараясь во что бы то ни стало привесить гамак, вероятно, украденный на брошенной хозяевами даче.

«Гамак! — возмутился Жора. — Гамак! Вот сволочь!» — И в эти три слова вошло все, о чем он думал и что он чувствовал.

Гамак был осколком мирной жизни и напомнил о днях, когда на свете существовали дома отдыха, дачники в парусиновых костюмах, девушки с волейбольными мячами и теннисными ракетками — вся та особая атмосфера молодости и счастья, которая бывает только при очень хорошей, очень счастливой жизни…

Постепенно в лагере стихло. Офицер с сумкой отдал последние распоряжения и ушел спать в гамак. Жора видел, как денщик укрывал его плащом. Остальные улеглись у костра, подстелив под себя плащ-палатки.

Наступила полная тишина. Кругом повисла синяя звенящая тьма. Вдалеке под несильным ветром еле слышно шумел лес. Настойчиво и однообразно кричала ночная южная птица. Теперь на поляне шагал только один солдат. Это был внутренний часовой, даже не часовой, а нечто вроде дневального. Жора точно знал, что все внешние посты он благополучно миновал и сейчас находится почти в центре лагеря.

Часовой ходил, будто заведенный. Десять размеренных шагов вправо, автоматический поворот, десять размеренных шагов влево. Сухая выгоревшая трава тихо хрумкала под его сапогами.

Часовой расхаживал между костром и Грузиновым. Гамак висел дальше. Нечего было и думать, что к нему удастся проползти незамеченным.

Жора решил снова обогнуть часть поляны и зайти к гамаку с противоположной стороны. Это было невероятно трудно — сделать огромный крюк в самом сердце спящего лагеря, но когда он, наконец, достиг намеченного места, стало ясно, что самое сложное еще впереди. До гамака было на глаз метров сорок. До костра, за которым ходил часовой, — еще около двадцати. Теперь, на фоне огня, гамак виднелся совершенно отчетливо. Было видно и другое: между гамаком и Грузиновым стояла раскинутая плащ-палатка. Раньше, сквозь костер, она была незаметна.

Жора задумался. Если он не видел этой плащ-палатки из-за костра, значит, сейчас он не виден часовому. И действительно, тот исчезал всякий раз, когда оказывался на одной линии с Грузиновым и костром. Свет костра ослеплял. То, что делалось за пламенем, оставалось скрытым и для Грузинова, и для часового. Значит, нужно ползти прямо на свет костра, пользуясь моментами, когда часового заслоняет пламя.

Вся беда в плащ-палатке — миновать ее не удастся. Но зато Жора понимал, что первую половину пути она будет скрывать его от часового. Значит, пока что самое главное — это не разбудить спящих в палатке. И Жора осторожно выполз из кустов. Прижавшись к земле, он стал ладонями нащупывать все, что могло хрустнуть или зашуршать. Прошлогодние сухие листья чуть-чуть повлажнели от скудной ночной росы и не шумели под его телом. Поляну покрывала короткая, выжженная июльским зноем трава. Травинки кололи руки и лицо и, что было еще неприятнее, шелестели, цепляясь за одежду и сапоги. Шелестели они совсем тихо, вероятно, в двух шагах никто бы не расслышал этого звука. Но каждый, еле заметный шорох, казался теперь Жоре оглушительным выстрелом. И он слегка приподнимал тело, чтобы не цепляться за проклятую траву.

За полчаса он одолел двадцать метров до плащ-палатки.

Прислушался. В палатке было тихо. Все спали. Короткий отдых — и снова: правая рука вперед, левая нога согнута в колене; левая вперед, правая нога согнута; позади еще пятьдесят сантиметров.

Теперь приходится ползти урывками, когда часовой скрывается за ярким пятном света; как только он показывается из-за костра, Жора каменеет, вжимаясь в землю.

В таком напряжении прошел почти час. И когда, наконец, Жора очутился под гамаком, он почувствовал себя совершенно опустошенным, разбитым и сразу постаревшим. На миг он приник головой к земле.

Но он был молод и силен и быстро пришел в себя.

Он ввинтил в гранаты запалы и разложил их тут же, в траве под гамаком. Расстегнул кобуру и медленно, миллиметр за миллиметром, взвел курок. Сунул пистолет за пазуху. Вытащил из ножен знаменитую финку. Затем закрыл рукой глаза, чтобы привыкнуть после костра к темноте. И только после этого перевернулся на спину.

Гамак висел невысоко — примерно в метре от земли. Жора увидел сумку — не всю сумку, а ее край. Он осторожно просунул сквозь сетку палец и потрогал гладкую кожаную поверхность. Нечего было и думать вытащить сумку, прорезав гамак: она была надета через плечо, а до ремней ножом не дотянуться.