Второй список

Выспавшись в прохладном купе, Сименс сошел с поезда и, отослав багаж в гостиницу, слывшую самой дешевой в этом небольшом, но респектабельном городе, медленно побрел по улице. Городок прилепился ярко-зеленым пятном к голубому морю. Между голубизной и зеленью пролегала довольно широкая желтая полоса — песчаный берег. Сименс брел и радовался, что вырвался, хоть и ненадолго, из гигантского серого мегалополиса, где судьба заставила его жить и работать, где колонок заправки машин было не меньше, чем колонок заправки кислородных баллонов людей. В этом задымленном человеческом муравейнике трудно было ориентироваться даже полиции. Попробуй узнать преступника с усами, длинным, хищным носом и шрамом на правой щеке, если на нем кислородная маска, и все прохожие — будто разноцветные жабы с огромными стеклянными глазами-очками, чтобы не попали в лицо капли ядовитого дождя!.. Сименс с радостью вырвался из этого ада в райский уголок, хотя и здесь особенного счастья не испытывал. Он шел медленно, а хотелось просто присесть и надышаться чудесным воздухом на месяц вперед. «Увы, — подумал Сименс, — наесться на год вперед тоже невозможно, так уж мы устроены». Вот улица «самых денежных папаш», так ее назвали в полиции; на самом деле она именовалась улицей Свободы. «Трепачи несчастные, какая тут свобода, — вздохнул Сименс, вспоминая красную, злую физиономию шефа, распекавшего его на всякий случай. Оскорбления и бессонные ночи, проведенные в грязи и холоде, — послать бы их вместе с их свободой… — Благо для вас, что те, кто знает, как вы делали деньги, кто осмеливался только пикнуть об этом — или в потустороннем мире, или за решеткой, а это немногим лучше. Свобода! Безнаказанность — вот ваша свобода… Ладно, мне тоже надо сделать свои деньги и положить их в свой, пока еще совсем маленький мешочек, но он будет, будет большим, уж я постараюсь». Улица была действительно богатой, как и те, кто на ней жил. Именно здесь «свили гнезда» самые могущественные, распустив щупальца по всей стране и далеко за ее пределы. Старческие, с распухшими от подагры суставами, руки сгребали миллионы. Горожане называли и улицу и район по-своему — «клубок тихих скандалов». Тут затевались смертные схватки между семьями за рынки и сырье, а на званых обедах, ужинах и приемах нередко мелкие обиды превращались в злую и утонченную месть, от которой появлялись банкроты, закрывались предприятия, зарастали сорняком поля, исчезали города, умирали тысячи людей. А виллы стояли прочно, и густела зелень садов, скрывая от палящего солнца согбенных стариков и старух, почтенных джентльменов и молодых наследников. А полиция их надежно защищала. Правда, простые люди и так редко забирались сюда, им не давали возмущать тишину улицы и спокойствие города, а тем более его отцов. Вот и сейчас. Вроде бы ничего страшного — умер старикан Хенк. Старейший, богатейший из богатых. Ему было 83 года, молодость он провел совсем не тихо, в свое удовольствие, оставив на свете много молодых людей, похожих на него черными бровями и широким носом. А вот теперь взял и умер. Нашли его утром, в рабочем кабинете. Старик сидел в кресле, голова его была откинута назад, глаза выпучены, руки лежали на столе, пальцы сжимали листы бумаги, листы были чистыми, И все. Вчера Сименса вызвал Лейк, шеф их конторы. — Сим, посети это осиное гнездо, понюхай, что там. Старикан Хенк умер, а почему — это всех очень интересует, но никто не знает. Газеты пишут всякую чушь. Хенк разоряет Хука, Хук погибает, сын Хука женится на приемной дочери Хенка, Хенк умирает. Покопайся. Все может быть — убили или сам умер от старости, попробуй разберись. Только, Сим, поаккуратнее, прошу тебя, ты их знаешь не хуже меня, перекусят и глазом не моргнут. Кстати, старик был крепкий, у него и подруга имелась не одна. Сходи прямо с поезда к Куку, может, он чего-нибудь скажет, не зря же мы ему платим. Информации в общем-то много, все газеты забиты вымыслами и догадками, а правды нет. Моралисты против того, чтобы бросать тень на порядочных людей, а там, по-моему, не тень, а просто сплошной черный мрак. — Сколько у меня времени, сэр? Печень давит, расшалилась совсем, а с этой публикой придется понервничать… Не лучше ли к этому делу приставить кого помоложе, — понизив для убедительности голос, сказал на всякий случай Сименс. Но в его просьбе не было надежды. И правда, чуда не произошло. — Нет, Сим, ты ведь сам знаешь, что нет. Не спеши, но и не тяни. Сейчас многое там уже успокоилось, просей что можно, надо поставить, наконец, точку и заткнуть глотку газетчикам. Влейся в среду города. Кун поможет понять, что к чему. Побудь там, покрутись в их обществе, посмотри, как блестят их бриллианты. Может, светанется кто-то или что-то нам нужное. И перестань ныть, это твоя работа и печень тоже твоя, а деньги, которые ты любишь не меньше других, мои, понятно? Плевал я на твою печень! На лекарства тебе, надеюсь, денег хватит. Вот и купи себе в дорогу хоть целый мешок. Поменьше на юбки смотри, чтобы печень была спокойней! — Лейк вспыхнул и, как это часто бывает, тут же успокоился, продолжая наставления спокойным голосом: — Одним словом. Сим, ты уж постарайся. И еще одно, почему я именно тебя выбрал. Вокруг Хенка-старшего всегда было много красивых женщин, а ты мастак в обхождении с ними. И как всегда: влезешь не в свое дело — помощи не жди. Твоя забота — узнать, как и почему он умер. Будь здоров. Лейк уткнулся в бумаги. Сименс помялся еще, потом махнул рукой и вышел из кабинета. Полли, секретарь шефа, призывно впилась в него взглядом, отодвигая на второй план и Хенка, и Лейка, пытаясь заставить забыть о всем на свете и вспомнить горы, заснеженные вершины и номер гостиницы с огромным окном… Сименс улыбнулся Полли, быстро поцеловал ее в макушку и, задохнувшись от удушливо-приятного запаха рыжих волос и хлынувшей на него волны воспоминаний, выскочил из приемной. Сименс знал: Полли нравится не одному ему. Шеф очень любил, когда она с блокнотом и ручкой склонялась к нему, касаясь плеч приятной округлостью. К тому же шеф, как и многие начинающие стареть, но еще сильные мужчины, был яростно ревнив. «И еще этот намек на обхождение с красотками. Нет, нет, Полли, без тебя мне не обойтись, ты мне еще поможешь, но сейчас, прости, не до тебя. И поссориться с тобой нельзя, да и невозможно, несмотря на тигриный характер, — Сименс заулыбался, вспомнил утреннюю ярость Полли, вызванную предложением совершить лыжную прогулку вместо сражения в номере. — Да, Полли — это Полли, а в контору к этому кисло-сладкому китайцу Куку идти совсем не хочется, но придется».