Второй удар гонга. Врата судьбы

— Я очень вам рад, — сказал мистер Саттерсвейт. — Я, знаете ли, успел вас почти забыть. То есть забыть, как вы говорите и что рассказываете. И как вам удается заставить меня думать и действовать.

— Я… заставляю вас действовать? Нет, вы к себе несправедливы. Вы всегда сами прекрасно знали, что делать и почему, и прекрасно знали зачем.

— Но без вас я ничего этого не знаю.

— О нет, — сказал мистер Кин. — Я тут совершенно ни при чем. Я всего лишь — и я говорил это не раз, — я всего лишь случайный прохожий. Не более того.

— И сегодня вы случайно оказались в этой деревушке.

— А вы разве нет? Наверняка вы собирались куда-то совсем в другое место. Или я ошибаюсь?

— Я собрался в гости к старому другу. Другу, с которым не виделся много лет. Он постарел. Стал чуть ли не инвалидом. У него был удар. Сейчас он вроде бы оправился, но ведь никогда не знаешь…

— Он живет один?

— Нет, теперь нет, и я очень рад. Семья его вернулась из-за границы, то есть то, что осталось от семьи. Вот уже несколько месяцев они живут все вместе. Я рад, что наконец можно приехать и увидеть их всех. Тех, кого я, так сказать, уже видел, и тех, кого еще нет.

— Вы имеете в виду детей?

— Детей и внуков. — Мистер Саттерсвейт вздохнул. На мгновение ему стало грустно оттого, что у него самого ни детей, ни внуков, ни правнуков. Жалел он об этом далеко не всегда.

— Здесь прекрасно варят кофе по-турецки, — сказал мистер Кин. — Очень хороший кофе. Остальное, как вы и сами изволили догадаться, малосъедобно. Тем не менее глоток кофе никогда не помешает, не так ли? Давайте-ка выпьем по чашечке, ибо, насколько я понимаю, вы вот-вот продолжите свой поход по местам воспоминаний или там чего-то еще.

На пороге появилась черная собачонка. Она подошла и села возле стола, глядя на мистера Кина.

— Это ваша собака? — сказал мистер Саттерсвейт.

— Да. Разрешите представить, Гермес. — И он потрепал собачонку по голове и сказал: — Кофе. Пойди попроси Али.

Гермес поднялся и скрылся в открытой двери, которая вела в заднюю половину. Донесся резкий, отрывистый лай. Вскоре пес снова появился, и следом за ним шел молодой человек, очень смуглый, в ярко-зеленом пуловере.

— Кофе, Али, — сказал мистер Кин. — Два кофе.

— Кофе по-турецки. Так ведь, а, сэр? — Али улыбнулся и исчез.

Пес снова сел возле стола.

— Расскажите же, — сказал мистер Саттерсвейт, — расскажите, где вы были, что делали и почему не показывались так долго.

— Я ведь уже сказал, для меня время мало что значит. Я прекрасно помню — и, надеюсь, вы тоже, — по какому случаю мы виделись в последний раз.

— Очень был трагический случай, — сказал мистер Саттерсвейт, — не люблю о нем вспоминать.

— Вы называете трагедией смерть? Но смерть не всегда трагедия. Мы как-то об этом уже говорили с вами.

— Да, — согласился мистер Саттерсвейт, — возможно, та смерть — та, о которой мы тогда говорили, — и не была трагедией. Тем не менее…

— Тем не менее самое важное в жизни — это сама жизнь. Разумеется, вы правы, — сказал мистер Кин. — Разумеется. Сама жизнь. Хочется, чтобы человек, молодой, счастливый или который мог бы стать счастливым, жил. Конечно, всем нам этого хочется. И потому, если потребуется, мы обязаны спасти жизнь.

— А не могли бы вы потребовать что-нибудь такое от меня?

— Я? Разве я могу что-то от вас требовать? — Длинное печальное лицо мистера Харли Кина озарилось светлой улыбкой. — Никогда не стал бы от вас ничего требовать, мистер Саттерсвейт. Никогда. Вы и сами все знаете, все видите, знаете, что нужно сделать, и делаете. Я тут совершенно ни при чем.

— О нет, при чем, — сказал мистер Саттерсвейт. — И вы меня не переубедите. Но все-таки расскажите, где вы были все эти годы, которые, по-вашему, имеют так мало значения, что их и временем не назовешь.

— Везде понемножку. В разных странах, на разных широтах, в разных историях. Но почти везде, как всегда, я был случайный прохожий. Так что, по-моему, было бы куда правильнее, если бы рассказывать стали вы, и не о том, что сделали, а о том, что собирались. Вернее, куда собирались, с кем хотите увидеться? Какие они, ваши друзья?

— Разумеется, расскажу. С удовольствием. Я и сам хотел. Вы, кажется, знакомы. Знаете, всегда, если много лет не встречал человека, если потерял его из виду, а потом хочешь восстановить старую дружбу, то нервничаешь перед первой встречей.

— Вы правы, — сказал мистер Кин.

В маленьких чашках с восточным узором Али принес кофе по-турецки. С улыбкой он поставил их перед гостями и удалился. Мистер Саттерсвейт сделал небольшой глоток и остался доволен.

— «Сладкий, как любовь, черный, как ночь, и горячий, как адский огонь». Кажется, это сказал какой-то арабский поэт, не так ли?

Харли Кин улыбнулся и кивнул.