Выступление в Саратовском университете

Всё это, да, перекликается с вопросом о покаянии или раскаянии. Да, ещё в 74-м году, 21 год назад, в самиздатском сборнике «Из-под глыб», в статье «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни», я призывал, писал, что по-настоящему нация может очиститься, очистить душу свою через раскаяние. А — есть национальная душа. И мы несём груз предков, и свой груз передаём потомкам, это не просто личная ответственность.

А дальше наступил у нас светлый век гласности, и я продолжал призывать к покаянию, к раскаянию, — и было кого. Были, и сейчас всё ещё есть, — прямые палачи, кто расстреливал, — и ничего, живут на персональных пенсиях; и те, кто были просто тюремщиками; и те, кто доносили; и те, кто просто голосовали на парткомах за несправедливые решения, — множество таких. Кто из них покаялся? Приехал ко мне Говорухин в Вермонт, брать интервью. Я говорю: пока не будет покаяния — не очистится атмосфера в нашей стране. Он рассмеялся мне в лицо: да не будет никогда! И оказался прав. Нет, не будет. Ну что ж. Могу только сказать — в 1991 году был момент, в конце августа, когда могло начаться наше оздоровительное движение. Но тут же выкрикнули лозунг: «не надо охоты на ведьм!» Первые наши радикал-демократы кричали: «только не охота на ведьм!» Ну, не надо. Так ведьмы укрепились — и пошли снова на нас. И мы живём в атмосфере смрадной, мы взяли с собой всех нераскаявшихся и понесём их до смерти в нашей среде, и многих на высоких постах, и так будет удлинён наш путь, в нравственном отношении на 20-30-40 лет, и никуда не денешься. Да, покаяние нужно, и именно личное. Хотя в аппарате насилия участвовало, скажем, 10 процентов, но из остальных 90 процентов — сколькие проходили мимо, видя несправедливость, видя, как топчут людей, и молчали, чтоб только сохранить себя и свою семью. Их не обвинишь, но сказать, что у них чиста душа, тоже не скажешь. А у кого-то — и чиста.

# Сейчас на встречах, я слышу, говорят: какой был рай, вот раньше все 70 лет был рай. Я спрашиваю, сколько вам лет? Выясняется: 50, 45 или 40. А я — со средины 20-х годов помню всё. Я помню неповторимую — уже жестокую — атмосферу середины 20-х годов. Я помню кошмарное начало 30-х годов, которое казалось смертью мироздания, обвалом нормального мировосприятия. Рушились все представления о человеческих отношениях. Вот тогда — 15 миллионов выселяли лучших крестьян, кормильцев, хлеборобов, бросали на телеги в мороз двухлетних, трёхлетних младенцев с семьями и высылали. И мне кричат из аудитории: то было время войны! Когда, говорю, войны? в 30-м году? Ошалели. Вот так мне ответили: «то было время войны»! На войну списали. А — после войны? А в 48-м году? Кто из вас слышал — я спрашивал во всех аудиториях — кто из вас слышал о секретном указе Сталина в 1948 году: женщин, ибо мужчин не осталось в колхозах, женщин, не выполняющих норму трудодней, ссылать в Сибирь! Никто не слышал. Правильно, мы его опубликовали только два года назад в нашей серии «Исследования новейшей русской истории» (в сборнике документов «Крестьянство и государство»). Никто не слышал, и никто не знает. Была замечательная райская жизнь.

# Спрашивают, как я отношусь к сегодняшним властям. Кто слышал мои вступления систематические по телевидению — знают: похвальных слов от меня ни сегодняшние властители, ни обстановка не получили, как не получали и прошлые. Три дня назад в Самаре на телевидении была передача: я отвечал на телефонные вопросы зрителей. Меня спрашивают: ну вот придут коммунисты к власти, как вы будете себя вести? А я говорю: а так же. Вот как я вёл себя до изгнания, при коммунистах, как я вёл себя сейчас, после возвращения, так пойду и дальше. Буду говорить то, что думаю, что мне кажется полезным для страны, — пока мне рот не заткнут, пока передачи мои не удушили. Я в них говорю большей частью и в основном — о наших пороках, о беззаконии, о промахах, о несправедливостях. И предлагаю ряд конструктивных путей. Что делать с землёй, с образованием, с профсоюзами, как исправлять избирательную систему, как развивать земство, народное самоуправление, — вот это всё нам нужное.

# Тут записка, спрашивают: по «Архипелагу ГУЛАГу», если бы вас в архивы допустили? Ах, да, если бы допустили. Архивы чуть-чуть приоткрыли в 1991 году, испугались, — и тут же прикрыли. Всё, конец! нету! И дальше, что ни спросишь, — «сожжено за отсутствием исторического интереса», — понимаете, сожжено. Архивов так быстро не откроют. Для этого нужны очень большие, глубокие общественные изменения. Я просил показать мне 100 томов моего дела — как за мной следили в течение многих лет, — «сожжено за отсутствием исторического интереса», вот так.