— Повезло тебе. Нашёл кофе. Три в одном.
«Лучше бы не нашёл», — подумал я, так как пить то, что нашёл Воробьёв, мне не хотелось, но после того как капитан перерыл весь шкафчик, отказываться было неудобно.
Вода в чайнике наконец закипела. Воробьёв заварил себе чай, судя по запаху с бергамотом, а мне выдал чашку с не очень приятно пахнущей жидкостью, отдалённо похожей на кофе.
— Благодарю! — сказал я, взял чашку и сделал небольшой глоток.
— Счастлив? — спросил капитан, причём сделал он это совершенно искренне.
— Почти, — ответил я и отпил ещё немного.
— Почему почти? — поинтересовался Воробьёв.
— Вот Иван Иванович перезвонит, буду абсолютно счастлив.
Некоторое время мы сидели молча, а затем я не удержался и задал вопрос, который интересовал меня с того момента, как ко мне вернулась память:
— Вы мне не скажете, как прошли выборы? Я давно не был в России.
— Выборы? — удивился капитан. — Какие выборы?
— Что значит, какие? — в свою очередь удивился я. — Выборы императора.
— Так не было их.
— Как не было?
— Вот так и не было.
— Почему?
— Потому что не до выборов — в стране, считай, гражданская война уже сколько идёт.
— Гражданская война? — я удивлялся всё сильнее и сильнее.
— Ну официально это называется операция по наведению конституционного порядка, но по факту война. Только ты Милютину не рассказывай, что я так сказал.
— Не расскажу. А кто с кем воюет?
Капитан прищурился и посмотрел на меня с подозрением.
— Ты точно не знаешь?
— Я Вам клянусь! Я очень давно не был дома.
— Петербург против федералов воюет. А если уж простыми словами говорить, то эльфы с людьми.
Эта новость шибанула меня совсем сильно, а капитан продолжил:
— Сейчас хоть перемирие уже несколько месяцев, а первый год совсем тяжело было — чуть ли не каждый день столкновения.
Тут я почувствовал, что мне стало как-то совсем нехорошо.
— Первый год? Вы не шутите?
— Я похож на шутника? — пробурчал начальник заставы.
— Извините, это я на эмоциях сказал. А какой сейчас год?
— Ты издеваешься надо мной?
— У меня была амнезия, — поспешил я оправдаться. — Я недавно пришли в себя и до этого момента был уверен, что сейчас две тысячи двадцатый год!
— Немного ошибся. На годик.
Я просто не мог в это всё поверить. Капитан, увидев моё искреннее удивление, достал телефон и протянул его мне, показывая экран. На экране светилась дата: четвёртое марта две тысячи сто двадцать первого года. Когда я делал звонки, то просто не обратил на это внимания.
Но как я мог не обращать на это внимания в Восточном? Я начал вспоминать пребывание в центре «Ост», и до меня дошло, что я не видел там ни одного календаря с указанием года — только месяцы и дни. Я мог, конечно, узнать эту информацию в Белостоке, но там я тоже просто не обращал внимания на даты, если где-то их и увидел.
Это был сюрприз. И за пару минут такую новость переварить было трудно. Впрочем, на фоне остальных новостей, озвученных Воробьёвым, эта была ерундой. А вот война между Петербургом и центральной властью — это было уже из области чего-то действительно нереального. Я просто отказывался в это верить, у меня аж заболела голова и пересохло в горле.
— А что орки? — спросил я. — На чьей они стороне?
— Формально на стороне федеральной власти, но по факту держат нейтралитет.
— Это хорошо. Они всегда были более адекватными и благоразумными, чем эльфы.
— Да среди эльфов тоже есть хорошие ребята, у нас вон двое служат, — встал на защиту эльфов капитан. — И раньше я их часто встречал. Все нормальные были. И я не раз слышал, что война эта им не нужна. Это всё Седов-Блозерский. Он это всё начал, и пока его не ликвидируют, толку не будет.
— Седов-Белозерский? Он же погиб? — в очередной раз удивился я, хотя уже устал это делать.
— Это старик погиб, — пояснил капитан. — А сын его потом всю эту кашу и заварил. Сначала объявил о выходе Петербургской области из состава Российской Федерации, а когда его попытались угомонить, устроил провокации, которые в итоге и переросли в войну.
— А почему он объявил, а не губернатор?
— Так Седов-Белозерский губернатора в тюрьму посадил. С этого всё и началось — с попыток федералов отбить Кресты и освободить губернатора. Несколько раз пытались. С этих столкновений всё и пошло.
— А за что Седов-Белозерский посадил губернатора в тюрьму?
— Чтобы занять его место.
Я всё это слушал и не мог поверить, что речь идёт о моём отце. Всё вышеперечисленное был способен организовать и провернуть мой дед, тут я даже не сомневался. Но чтобы мой отец захватил власть в Петербурге и пошёл войной на федералов — это просто не укладывалось в моей голове.
— Простите, — осторожно спросил я. — А Вы говорите о Николае Константиновиче или о каком-то другом Седове-Белозерском?
— О нём. Будь он неладен и весь его род до седьмого колена! — гневно произнёс начальник заставы, и его последняя фраза мне очень не понравилась.