Взывая к мифу

– Перестань, – повторила мать. Она посмотрела на отца и дядю Джона, с беспомощным видом стоявших около умирающего. Она посмотрела на Розу Шарона, закутанную в одеяло. Взгляд матери сначала только на секунду встретился со взглядом Розы Шарона, но потом она снова посмотрела на нее. И обе женщины глубоко заглянули в глаза друг другу. Роза Шарона задышала тяжело, прерывисто.

Она сказала:

– Да.

Мать улыбнулась:

– Я знала. Я так и знала. – Она потупилась и посмотрела на свои руки, сжимающие одна другую.

Роза Шарона шепнула:

– Вы… вы уйдете отсюда… все уйдете?

Дождь еле слышно шуршал по крыше.

Мать протянула руку, откинула спутанные волосы со лба дочери и поцеловала ее в лоб. Мать быстро встала.

– Пойдемте отсюда, – сказала она. – Пойдемте все в пристройку.

Руфь открыла рот, собираясь спросить что-то.

– Молчи, – сказала мать. – Молчи и марш отсюда.

Она пропустила их мимо себя в пристройку, увела туда же и мальчика и прикрыла за собой скрипучую дверь.

Минуту Роза Шарона неподвижно сидела в наполненном шорохом дождя сарае. Потом она с трудом подняла с земли свое усталое тело и закуталась одеялом. Она медленно прошла в угол сарая и остановилась, глядя на изможденное лицо, глядя в широко открытые испуганные глаза. Она медленно легла рядом с ним. Он покачал головой. Роза Шарона откинула одеяло с плеча и обнажила грудь.

– Так надо, – сказала Роза Шарона. Она прижалась к нему и притянула его голову к груди. – Ну вот… вот… – Ее рука передвинулась к его затылку, пальцы нежно поглаживали его волосы. Она подняла глаза, губы ее сомкнулись и застыли в таинственной улыбке[227].

Очарование смертности

В огромном количестве мифов идет речь о жизни после смерти – это и миф о воскрешении, и неоплатонические концепции бессмертия, и многие индуистские и суфийские верования, представления о том, что в своей будущей жизни мы можем принять какие-то другие формы существования, и так далее и тому подобное. Здесь мы не будет останавливаться на мифах о бессмертии. Вместо этого обратим свое внимание на очарование, связанное с тем, что мы смертны.

К великому удивлению многих, в мифах Древней Греции очень часто всяким значимым персонам предлагается стать бессмертными, но они предпочитают оставаться смертными – и это очень значимо. Одним из таких мифов, в котором описывается притягательность быть смертным, является история об Амфитрионе. В наше время этот миф нашел свое воплощение в драме «Амфитрион-38», так как именно такое число версий этого мифа было на момент написания этой пьесы[228].

История развивается следующим образом: Зевс влюбляется в жену Амфитриона, молодого греческого военачальника. Зевс – со своих высот – не может оторвать свой взгляд от земли, где он следит за ее тенью, мелькающей в окне. Он слоняется по вершине Олимпа, мучаясь от своей страсти, которой нет выхода. Меркурий испытывает к нему чувство жалости и советует предпринять что-то, чтобы заставить греков начать военные учения, которые никому бы не принесли никакого вреда, но чтобы для участия в них Амфитриону пришлось покинуть дом. А в его отсутствие Зевс, приняв облик Амфитриона, смог бы удовлетворить свою страсть и овладеть его женой. Зевс так и поступает, и все идет по задуманному плану.

Но после того как цель оказывается достигнутой, любовное действие совершилось, у него случается разговор с женой Амфитриона, который ввергает верховного бога в смятение. По возвращении на Олимп он описывает Меркурию, на что это похоже – заниматься любовью с человеческим существом. Зевс в самом деле потрясен и встревожен:

Меркурий, она скажет: «Когда я была юной», или «Когда я стану старой», или «Когда я умру». Это пронзает мне сердце. В нас чего-то не хватает, Меркурий.

У нас отсутствует острое и мучительное чувство преходящести – та сладостная печаль, которая появляется, когда ухватываешься за что-то и знаешь, что это не сможешь удержать.

Эти сентенции по поводу «очарования быть смертным» заставляют нас задуматься. Наше сочувствие и сострадание к другим людям проистекают из нашего осознания того, что мы сами тоже находимся на этом вращающемся шарике и «тридцать и еще двадцать или десять лет, а затем мы распрощаемся с миром»[229]. Эрих Фромм утверждал, что страх смерти – это страх не прожить свою настоящую жизнь, что очень похоже на вышеупомянутую мысль. «Быть смертным» имеет свои достоинства – это возможность переживать чувство своего одиночества и, как говорил Зевс, то «острое и мучительное чувство преходящести – ту сладостную печаль, которая появляется, когда ухватываешься за что-то и знаешь, что это не сможешь удержать».