В доме этой-то чужеземной матери, говорит историк фараонов, молодой наследник Аменхотепа III, любимый отцом, хотя уже тогда ненавидимый жрецами, как плод незаконного брака, воспринял учение о «едином световом боге» и, проникнувшись этим учением в юности, сделался горячим его приверженцем, когда достиг возмужалости. Хунатен, сделавшись владыкой Египта, приказал на всех памятниках фараонов с помощью резца и молота истребить, изгладить, выбить совсем имена бога Амона и его супруги, богини Мут. Жрецы, а за ними и народ открыто восстали против царя-святотатца. Тогда Хунатен бросил столицу праотцев и основал новую резиденцию вдали от Фив и Мемфиса, на восточной стороне Нила, и назвал ее своим именем – «город Хунатен» (то же сделал впоследствии, почти через четыре тысячи лет, далеко от Египта, почти на крайнем севере, другой великий царь, бросив старую столицу с ее старыми жрецами и основав вдали от нее город своего имени). Скульпторы-художники, каменщики, простые рабочие были согнаны со всего Египта, чтобы с величайшей поспешностью строить новый храм по начертанному самим Хунатеном плану, храм, совершенно не похожий на древние египетские храмы. Сановники же – «носители опахала» и гордые жрецы – должны были надзирать за ломкою камня в горах и нагрузкою его на суда. Это ли не унижение, это ли не насмешка над вековечными преданиями Египта!
Вот имя этого-то Хунатена и стало страшилищем во все последующие века истории земли фараонов. Его-то и упомянула теперь Тиа, воскликнув: «О Хунатен, Хунатен!»
IV
У богини Сохет
На другой день Рамзес III с отборным войском выступил в поход против царей Либу – против Цамара и Цаутмара. Похода этого давно ожидали в Фивах, и войска выступили по первому же слову нового фараона.
Рамзес выступил из своей столицы северными воротами, окруженный военачальниками. Рядом с ним на таких же золоченых, как и у отца, колесницах ехали его два сына и три дочери в военных доспехах. С ними же была и светло-каштановая хеттеянка Изида, облеченная в панцирь и шлем. Ручной лев – СмамХефту – выступал у левого колеса колесницы фараона. Дикая музыка труб и барабанов потрясала воздух.
Когда последние звуки боевой музыки смолкли в отдалении, у пилонов храма богини Сохет показалась знакомая нам стройная фигура Бокакамона.
– А! Сама богиня посылает мне навстречу своего служителя, – воскликнул он, увидев показавшегося в воротах храма жреца.
– А! – в свою очередь воскликнул старый тучный служитель богини Сохет. – «Страж сада наслаждений» фараона! Добро пожаловать – богиня ждет тебя. О себе пришел просить или о вверенных тебе сокровищах, которые и не похищая, можно похитить у их владыки? – спросил жрец с лукавой улыбкой.
– Не о себе, а о всей земле египетской, – отвечал Бокакамон.
Жрец сделал большие глаза. Плутоватое лицо его продолжало улыбаться.
– О всей египетской земле! – притворно удивился он. – Разве ты думаешь, что ее, как и твоих красавиц, не похищая, могут похитить презренные цари Цамар и Цаутмар?
– Нет, хуже того… Ее может похитить тот, кто ею владеет, – загадочно отвечал Бокакамон.
– Как! У себя самого похитить!
– Не у самого себя, а у других.
– Великая богиня Сохет, мать богов! – патетически воскликнул жрец. – Вразуми слугу твоего. Я ничего не понимаю: «то, чем я владею, я похищаю у себя». Не понимаю!
– Похитить у вас, – почти шепотом сказал Бокакамон.
– У нас! У жрецов богини Сохет?
– И у вас, и у богини Сохет, и у всех богов египетских.
– Как же это так? – развел руками жрец. – Мы поменялись ролями? Прежде боги нашими устами вещали смертным свою волю, а теперь оракул Амона и богини Сохет, кажется, переселился в храм тайных наслаждений фараона?
– Да, я пришел к тебе от царицы, – еще тише сказал Бокакамон.
– От которой? – с прежней иронией спросил жрец.
– У нас одна царица, – отвечал Бокакамон.
– И у нас одна, – по-прежнему загадочно говорил жрец, – только, может быть, у вашей не то имя, что у нашей.
– Имя нашей – царица Тиа.
– Гм… Послушай, друг Бокакамон, – жрец понизил голос, – у меня есть две пары сандалий; одна пара – вот эта, что ты видишь у меня на ногах; другая пара с протертыми подошвами валяется под моим ложем, в пыли, в забвении, и когда я говорю своему рабу: подай мои сандалии, раб подает мне вот эти… Понимаешь?..
– Понимаю, – начал догадываться Бокакамон.
– Так войдем лучше в мою келью, – сказал жрец, взяв Бокакамона за руку, – а то здесь неудобно говорить о сандалиях…
Они прошли во внутренний двор, где на гранитном пьедестале покоилось сидящее изображение богини Сохет – женщины с головой льва, украшенной солнечным диском. И жрец и Бокакамон преклонились перед статуей богини.
– Великая мать богов все мне поведала, – таинственно сказал жрец.