Сводится все к тому, что не так-то много других вариантов существует. У грибов, вероятно, нет мозга, однако среда провоцирует их на принятие множества решений. Их непостоянное, переменчивое окружение вынуждает их импровизировать. Попытки импровизации могут привести к ошибкам. Каждый раз, когда гифы настраиваются на призыв других гиф внутри одной системы мицелия, когда возникает притяжение между гифами из отдельных мицелиевых сетей, когда появляется жизненно важное влечение между микоризной гифой и корнем растения, когда червь заглатывает капельку яда на конце гифы – каждый раз грибы активно воспринимают и интерпретируют свой мир, даже если нам и не дано понять, что значит в этом случае «воспринимать» и «интерпретировать». Возможно, не так уж и странно то, что грибы используют для самовыражения химический вокабуляр, адаптированный для других существ и организмов, будь то нематода, корень дерева, собака – охотник за трюфелями или ньюйоркский ресторатор. Иногда – как это бывает с трюфелями – эти молекулы выступают как слова химического языка, который мы способны по-своему понять. Хотя большинство будет всегда либо выше – над нашими головами, либо ниже нашего понимания – у нас под ногами.
Данте начал с яростью раскапывать землю. «Похоже на трюфель, – перевел Лефевр с языка собачьего тела. – Но он глубоко». Я спросил, тревожит ли его то, что Данте может повредить нос и лапы из-за такого неистового рытья. «О, он все время ранит подушечки, – признал Лефевр. – Я подумываю купить ему бахилы». Данте фыркал и царапал землю, но безрезультатно. «Меня огорчает, что я не могу его ничем вознаградить за усилия, когда ничего не удается добыть, – Лефевр присел и потрепал собаку по кудряшкам. – Но мне не найти лакомство, которое бы значило для него больше, чем трюфель. Трюфели превосходят все. – Он улыбнулся мне. – Бог Данте живет под землей».
Глава вторая
Живые лабиринты
Я так счастлива в шелковой влажной тьме лабиринта, и нет нити, ведущей из него.
Представьте, что вы одновременно можете пройти через две двери. Это немыслимо, и все же грибы поступают именно так. Когда гифы гриба доходят до развилки, им не нужно выбирать ту или иную дорогу. Они разветвляются и идут одновременно в двух направлениях.
Можно поставить на пути гиф микроскопический лабиринт и посмотреть, как они будут двигаться дальше. Встречая препятствие, они начинают ветвиться. Обойдя препятствие, кончики гифы возвращаются к первоначальному направлению своего роста. Вскоре они находят кратчайший путь к выходу, точно так же, как миксомицеты (слизевики) моего друга, которых заставили решать подобную головоломку, смогли найти кратчайший путь к выходу из лабиринта, напоминающего в плане склад магазина ИКЕА. Если следить за кончиками гифы, когда они исследуют пространство, то с сознанием наблюдателя происходит нечто странное. Один кончик делится на два, четыре, восемь, но все они соединяются в одной грибнице. Является ли этот организм единым или состоит из множества организмов, мне еще предстоит понять, но я вынужден признать, что существо это каким-то невероятным образом является
Наблюдать за тем, как гифа исследует лабораторный лабиринт, – занятие увлекательное, но давайте увеличим масштаб: вообразите миллионы кончиков гиф, одновременно прокладывающих путь в хаотичных лабиринтах внутри комочка земли объемом в столовую ложку. И давайте снова увеличим масштаб: представьте себе миллиарды щупалец гиф, исследующих участок леса величиной с футбольное поле.
Мицелий – это связующая ткань, живые нити, пронизывающие и соединяющие бóльшую часть мира. В школе ученики изучают анатомические атласы, каждый из которых посвящен тому или иному участку человеческого тела. На одной странице – скелет, на другой – тело как сеть кровеносных сосудов, на третьей – нервная система, на четвертой – мышцы. Если бы мы создали аналогичные схемы для экосистем, один из листов отображал бы грибной мицелий, проходящий через них. Мы увидели бы раскидистую паутину, проходящую через почву, через сернистые отложения в сотнях метров ниже поверхности океана, вдоль коралловых рифов, прорастающую через тела растений и животных, живых и мертвых, обитающую на свалках, в коврах, в половых досках, в старых библиотечных книгах, в частичках домашней пыли и в музейных полотнах старых мастеров. Согласно некоторым оценкам, если выделить мицелий, живущий в одном грамме почвы (примерно одна чайная ложка), и расположить все его нити последовательно, одну за другой, то его протяженность может составить от сотни метров до десятков километров. На практике невозможно измерить, насколько глубоко мицелий проникает сквозь структуры земли, ее системы и населяющие ее организмы, – так тесны его внутренние связи. Мицелий – это способ существования, бросающий вызов нашему воображению, ограниченному принадлежностью к животному миру.