Заурядные письма священника своей мертвой жене

Анджей мне все доказывал, что если он хитрит… а какая разница, если Иуда Иисуса предал, что ж теперь Иуду предать не предательство? Что за логика у людей! Что на других оглядываться, самому бы перед богом чистоту удержать.

Так и ворочаюсь, Кэтти.

Нас вспоминаю.

И наверняка зря ворочаюсь. Как оно в жизни бывает – наверняка, не придет больше, а если заглянет, то так – через полгода.

Спать надо.

Увидеть бы тебя во сне, как тогда – на ишачке с яблоками.

А Анджей думает, я дурак, в бога так верить. Расплодились тут, атеисты. То им глупо, это им нелогично. А сами боли человеческой в глаза не смотрят, избегают, трусы. Боятся ее, сухари, ибо противопоставить ей атеистикам этим нечего. Воистину – не тот плох, кто грешен, но тот, кто труслив.

Прости господи, но Анджей тот же куда больше злит, чем мальчик этот.

Глуп потому что.

Ой, Кэтти, спать.

Нарыв на плече опять набухает.

Какая приставучая дрянь!

Страшно.

Надо завтра к Войцешке зайти.

И молока ей не забыть.

Молись за нас, грешных.

Аминь.

Кейтлин,

Он вернулся.

Один, в пиджачке и как к себе домой. С бутербродом

и яблоком.

Я его из сада увидел, он по улице шел, солнышком наслаждался, бутерброд жевал, с пиджака крошки стряхивал. На паперти доел. Яблоко вынул. Подумал. В карман положил и зашел.

Прогулочным шагом таким вдоль стен прошелся. У Девы Марии постоял.

Без кольца.

Я хотел погнать, а как? Нельзя же к человеку подойти и сказать: извините, у вас шаг прогулочный, в церкви так не ходят, извольте покинуть помещение.

И Сара. Сарочка. О ней так и нет ничего. Убили, наверное. Больно так – Цацик половинку ест, а половину прячет – для мамы. Говорит, у моей мамы самые красивые кругляшки в волосах на свете. Его Цаца подразнивает – а глаза, самые красивые? А сами волосы? Сами волосы не знаю, говорит. Самые красивые кругляшки в волосах на свете.

Так я и подумал – подойду, выясню, что мальчишка – водитель, и пусть отстанут все. И совесть отстанет.

Я: Добрый день.

Кивнул только.

Я: Вы, извините, крещенный?

Опять кивнул.

Я: Вы на мессу хотели прийти?

ОН: Нет, я… просто.

Так и кончился во мне шпион. Я стоял и неудачным соляным столбом пялился.

ОН: Can I help you?

Я: Я говорю на немецком. И знаю более-менее всех прихожан. Вы… тоже хотите?

ОН: Стать прихожанином?

Я: Да, то есть…

ОН: Нет. Но, по-моему, в церковь можно заходить всякому, не только прямой пастве.

Я: Да, но… как вы выбрали эту?

ОН: Вы что-то имеете против?

Я: Нет. То есть… мне, конечно, не нравится, когда люди ходят сюда как в музей.

ОН: Как в музей?

Я: Так… прогулочно.

Он кивнул и развернулся.

И так мне стало горько. Узнать – ничего не узнал, еще и человека задел.

Я: Простите, я… не то имел в виду. Просто… обычно никто из нацистского руководства сюда не заходит. У меня скромная церковь. Я…

ОН: Вы против режима.

Я: Я… за господа.

ОН: Не бог ли велел слушаться царя своего, как наместника божьего? Но к черту всю грошовую философию. Я вас понял.

Я: Нет, послушайте, вы неправильно поняли. Я… просто удивлен. Извините, если я был резок. Вы… хотите исповедаться?

Брови у него подлетели.

Я: Да, я знаю. I put myself in shame. Но вы… пару раз казались мне очень грустным, я думал, может, вы хотите…

ОН: Облегчить душу? Вы что-то конкретное хотите услышать?

Вот такой, Кэтти, из меня шпион.

Я: Я… всё, что вы скажете. Сколько вам лет, извините?

Опять брови поднял.

ОН: Почему?

Я: Так… для себя.

Почему? Почему, Кэтти, в жизни всё всегда так нелепо и неуклюже?

Непродуманно так.

Молчали.

Я: Послушайте, я не хочу вас гнать, не хочу лезть в душу, я просто думал… помочь.

ОН: Помочь?

Я: Ну, вы же не все время приходите сюда как на экскурсию.

ОН: Вы думаете, исповедь… станет лучше?

Я: Попробуйте.

Господи боже, что ж я исповедь, как галоши, ему продаю?

Размышляет.

Хоть бы чин узнать.

Я: Сюда редко СС заходит. Вы ведь из СС?

ОН: Да.

Кратко.

Я: Лейтенант?

Молодец, Джон! Умница! Мата Хари.

Посмотрел удивлено.

ОН: Нет.

Я: Но это ваша машина… была… пару раз?

Нахмурился.

ОН: Нет. Служебная. Почему?

Я: Да я…

ОН: Для себя?

Джон, дебил редкостный, такой из тебя шпион, не только сам загремишь – всех сейчас выдашь!

ОН: Вам машина нужна?

Я: Нет, я думал… с каких чинов машины выдают, то есть, как-то так. Интересно просто.

ОН: Вы автомобилями увлекаетесь?

Я: Да! Автомобилями!

Захохотал.

ОН: Вам чин мой нужен? Вы бы так и спросили. СС-штандартенфюрер.

Ох, Кэт.

Стыдно.

Я: А на английском со мной… так и видно, что англичанин?

Посмотрел, как на идиота.

ОН: СС-штандартенфюрер. Гестапо. Работа у меня – знать.

Вот так. Те полночи планы составляли, как вызнать, а мальчик честно так, с распахнутыми глазами, в лоб.

И кто тут грязен?

Даже странно, что он так открыто.

ОН: Я думал, вы давно поняли.

И тут, Кэт, я опять как последний идиот, чуть не сказал – «пойдемте», руки сами для наручников соединились.

Как же это все-таки тяжело – врать!

Я: Значит, вы следить ходите?

Он опять, как на идиота.

ОН: За вами? А надо?

Я только головой помотал.

А он улыбается – больше семнадцати и не дашь.

Да уж – следить на Мерседесе,

с бабой.

ОН: Хотите, кофе вместе попьем? Вместо исповедальни.

Я: Английский у вас хороший.

ОН: Спасибо, но британцы так всем говорят, даже индусам.