А взгляд мастера из насмешливо-вызывающего постепенно преображался. В глазах проблескивали огоньки уважения и солидарности. С каждым моим новым ударом, с каждой алой каплей, растекавшейся по дереву и придающей ему багровые тона, скульптор все отчетливее из надменного мастера превращался в воодушевленного творца.
Не знаю, сколько времени я провел за этой несуразной пыткой, но в какой-то момент вдруг обнаружил, что над головой сияют звезды, а на западе за горизонт уходит уставшее солнце. Как я уже говорил, небесное полотно было до того странным, что я уже давно отчаялся определить по нему хоть что-нибудь. Да и к тому же в данный момент меня больше волновало то, что появлялось из глубины породы.
Там, внутри, словно что-то оживало. Что-то, чему я пока еще не мог дать описания, чего никогда прежде не замечал, хоть и догадывался о его существовании. С каждым новым ударом я чувствовал, как приближаюсь к этому неизвестному, но определенно невероятному и волшебному «чему-то».
Я вновь занес молоток и вновь опустил его на зубило. Раздался треск, в воздух взметнулась пыль, а я, онемев, смотрел на то, как кусок породы раскололся на две части, навсегда погребая под облаком пыли то, чему так и не суждено было родиться. Руки мои ослабли, из израненных пальцев выскользнул взмокший от крови стальной инструмент. Это был провал. Еще никогда в жизни я не испытывал такого всепоглощающего отчаяния от осознания собственной неудачи.
– И как оно? – повторил вопрос скульптор, сидевший напротив.
Я словно очнулся от сна. Встрепенувшись, огляделся и понял, что мы остались одни. В мастерской было пусто, и лишь пыль, будто утренний туман, дрожала на оживающем ночном ветру.
– Сложно, – честно ответил я, смотря на свои распухшие пальцы, на которых было сложно отыскать кожу под коркой застывшей крови, смешавшейся с все той же белой пылью.
– Так и должно быть, – кивнул собеседник.
Он потянулся к расколотой породе, взял ее в широкие ладони и прикрыл глаза. Как и в первый раз, облако, висевшее в мастерской, задрожало, а потом лентами взвилось, оплетая могучие, натруженные руки. Но в этот раз мастер не спешил. Он мял породу, словно глину, ласкал ее, будто шею прекрасной любовницы. А потом вдруг подышал на гигантский кулак, составленный из двух рук.
Мгновением позже на столе стояло каменное дерево. Оно было небольшим, не выше пяти-шести сантиметров, но я мог поклясться, что четко различаю каждую веточку, каждый нарост коры, каждый лист, танцующий на ветру. Да-да, конечно, мне лишь чудилось, но я видел, как дрожит каменная крона, как пляшут и шепчут ветки. Бесспорно, это скульптура, но в то же время это нечто живое, дышащее и тем опровергающее все мылимые законы этой безумной вселенной.
– Но как…
– Как я узнал, что ты хотел смастерить? Я мог бы сказать, что понял это после первого удара, мог бы сказать, что знал изначально. Но сейчас, когда уже почти скрылось солнце, не время для скучной реальности.
Мастер приподнял голову, и мы встретились взглядами. Я уже видел старческие глаза, но не такие, как эти. Разве что глава гладиаторов обладал более древними глазами.
– А если я скажу тебе, что внутри породы всегда жило это дерево? Оно звало, кричало о помощи, и ты невольно отозвался на его зов. Не ты хотел вырезать его, а оно спешило выбраться наружу.
– Тогда бы я ответил, что это кусочек волшебной сказки, которые рассказывают матери своим детям на ночь.
– И оказался бы прав. Но раз уж здесь нет магии, а мы уже давно не дети, я расскажу тебе то, что ты должен знать и сам. Оно среди нас.
Признаюсь, я немного оторопел, пытаясь осмыслить сказанное.
– Оно среди нас? – переспросил я.
– Именно! – вздернул палец мастер. – Куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, оно всегда будет рядом.
– Но что такое это «оно»?
Скульптор повертел головой, словно боясь, что нас могут подслушать, а потом, перегнувшись через стол, прошептал:
– Всё. Всё всегда среди нас. Оно рядом. И даже в самой пустой комнате всегда будет всё.
Я чуть отпрянул, а затем и вовсе поднялся со стула:
– Простите, но старший малас велел мне вернуться до заката.
– Да-да, конечно, я понимаю.
Скульптор тоже поднялся, вытер руки о замызганный фартук и протянул мне правую ладонь. Я с жаром ее пожал, после чего поспешил на выход. Прошел мимо столов, заставленных разными поделками и недоделками, и наконец добрался до двери. Уже собираясь выйти вон, я вдруг обернулся.
Там, в глубине зала, стоял мастер. Он вытянул вперед левую руку и зажмурился. Облако пыли вновь задрожало, потом завертелось, внезапно уплотнилось и сгустилось у скульптора на ладони. Мгновением позже мастер сжимал небольшую статуэтку, в которой я опознал некоего странника в прохудившемся плаще и не менее дырявой широкополой шляпе. Не узнать этот образ не было возможности.