Земной поклон. Повесть

Такое же необычное будущее избрала себе белокурая красавица Анастасия Платонова, по прозвищу «Аэлита».

- Буду манекенщицей, - сказала она неожиданно, загадочным взглядом зеленых глаз окинув товарищей, и, вскочив, изящным движением развела в стороны руки, как бы стараясь не загораживать ими наряд, стала переступать стройными ножками в лаковых туфельках на десятисантиметровых каблуках, приподняв голову с выражением, говорящим: «Любуйтесь не только платьем, но и отличной фигурой моей и красивым лицом». Платьем-то и в самом деле любоваться было нечего: простое, скромное беленькое платье. Но как обнимало оно ее бедра, высокую грудь, удивительные линии тонкой талии, покатых плеч; как открывало изящные руки и лебединую шею!

Молодость, молодость, почему ты так коротка и неповторима?!

Семен Неверов, как и многие юноши, закурил папиросу.

- Ну, чего воздух портите! - прикрикнула Наташка. - Шли бы на улицу дымить! Бестактно же это: пятеро дымят, а двадцать задыхаются. Ничему-то вас жизнь не выучила!

- Ладно уж. Не бухти! - миролюбиво сказал Семен и, поискав взглядом, куда бы сунуть папиросу, поднял ногу и прижал горящий край ее к подошве.

Так же поступили остальные.

- Мелкую профессию выбираешь, - сказал Семен Аэлите. - Лучше бы вышла замуж, народила крошек и воспитывала будущее поколение. Замуж тебя всякий возьмет: красивая!

- А ты бы взял? - поинтересовался Никита.

- Я? Нет, конечно.

Наталья возмутилась:

- А не кажется ли тебе, Сенька, что ты своими словами оскорбляешь женское и человеческое достоинство?

- Не кажется. Убедись! - Он кивнул в сторону Насти Платоновой.

Та действительно, словно и речь-то шла не о ней, расправляя платье, усаживалась на скамейку, принимала изящную позу и обычной своей заученной улыбкой старалась привлечь взгляды мальчишек. Наташка внимательно посмотрела на Аэлиту и примирительно сказала:

- Ну, ладно!

- И совсем не ладно, - вдруг запротестовала Настя. Запротестовала удивительно спокойно. - Понимать надо, в какое время мы живем. Все вы заглянете в журнал мод, прежде чем шить себе одежду. И не раз еще меня вспомянете. Отошло время ходить растрепами. Красота одежды, вкус, линии - это и радость дает и настроение улучшает. Это тоже искусство. Понимать надо. А то Семен: «мелкая профессия!» Нет профессий мелких и крупных. Все одинаковы!

- А что, «ашники», Настя права, - подумав, сказала Наташка. Как всегда, непонятно, почему она и здесь заняла роль председателя.

- Ты, будущий историк, - обратилась она к Семену, который встал и вышел на середину комнаты, - собираешься высказаться?

- Нет, - удивленно сказал Семен.

- Тогда зачем занял место оратора?

- Не знаю, - пожал плечами Семен и вдруг спохватился: - Да, вот о чем я хотел сказать.

Он стоял немного сутулясь, чтобы головой не задеть потолок.

- Вот повесть Николая Михайловича на днях выйдет в свет. Он так надеялся, что с прощального вечера все мы разойдемся с его книгой и автографом, напутствующим каждого. Я знаю, что у него в записной книжке уже заготовлены эти автографы.

- Ты всегда все знаешь! - ворчливо вставила Лаля.

- Но книга не успела выйти, - продолжал Семен, не обращая внимания на Лалину реплику. - Она, эта книга, в которую и мы вложили так много труда (и, главное, в процессе работы поумнели, многое поняли), - она догонит нас в пути. Обязательно догонит. Без напутствия, которое будет написано рукой Грозного каждому, на первой странице, он не отпустит нас в дальнее плавание. Мы знаем, что образ Саратовкина - это в какой-то мере образ Грозного.

- И любовь Николая к Любаве - это его любовь к той однокласснице, - поправляя на плечах лежащий пух взбитых кремовых волос, с обворожительной улыбкой вставила Настя.

Семен покосился на Аэлиту, но вынужден был согласиться.

- Да, это его любовь. И одиночество Саратовкина - его одиночество. И мысли и рассуждения - все его. От Саратовкина он принял эстафету. Это называется, Анастасия, - он почему-то обратился именно к ней, - преемственностью поколений. Понятно?

- Понятно! - весело сказала она. - Ребята, давайте танцевать. У нас же есть приемничек, - кивнула она на высокого, меланхоличного юношу, у которого через плечо висел небольшой кожаный футляр. - Давай веселую музыку!

- Нет, Настя, ты всегда не в том ключе, - сказала Лаля. - Танцевали мы вчера. До рассвета танцевали. И сейчас ноги болят. Теперь же мы в «Избе раздумий». И последний раз все вместе. А ты - танцевать!

- Девчата! Ребята! Слушайте! - загорелась Наташка, как обычно внезапно.

И все примолкли. Сейчас что-то выкинет. Ах, как удивительно не изменилась она с восьмого класса. Все такой же здоровенький крепыш, густо подрумяненный. Ноги, обтянутые чулками, крепкие-крепкие. Смотришь на них и думаешь - вот так же крепко будет стоять она в жизни. Не зря за нее, более чем за кого-либо, был спокоен ее учитель. Даже то, что она, как другие, еще не определила своего будущего, сказала: «Год поработаю, присмотрюсь», - он считал правильным решением.