Жизнь и учение св. Григория Богослова

Одной из традиций Академии, делавшей учебный процесс менее формальным и более увлекательным, являлись состязания софистов, проходившие как на уровне преподавателей, так и в среде учеников. Однако дух конкуренции, существовавший между софистами, порождал и свои проблемы, поскольку каждый из них создавал вокруг себя группу последователей: нередко соперничество между подобными группами превращалось в длительное противостояние, в ходе которого представители каждой группы старались перетянуть на свою сторону студентов, в особенности новоприбывших. Вся Эллада, согласно Григорию, была в его время разделена на сферы влияния софистов и риторов:

Софистомания в Афинах свойственна весьма многим из числа молодежи и из числа наиболее неразумных людей — не только тех, что не имеют благородного происхождения и имени, но и знатных и известных, которые образуют беспорядочную толпу юнцов, не контролирующих свои эмоции. То же самое можно видеть на скачках, где страстные поклонники лошадей и состязаний вскакивают, кричат, подбрасывают вверх землю, управляют лошадьми сидя на месте, бьют по воздуху, ударяя лошадей пальцами, словно бичами, запрягают и перезапрягают лошадей, не будучи никоим образом в силах повлиять на ситуацию, охотно меняются наездниками, лошадьми, конюшнями, распорядителями… Такой же страстью обуреваемы афинские юнцы по отношению к своим учителям и к их соперникам. Они прилагают усердие для того, чтобы их группа стала более многочисленной и чтобы их учителя за счет этого обогащались: все это весьма странно и жалко. Заранее захвачены города, пути, пристани, вершины гор, равнины, пустыни: не оставлена в стороне ни одна область Аттики и всей прочей Эллады вместе с большинством их жителей, ибо и эти последние разделены на партии.[34]

С первых дней своего пребывания в Афинах Григорий окунулся в бурную атмосферу университетской жизни.  [35] Однако, как он сам повествует, его мало интересовали обычные студенческие развлечения: всему предпочитал он жизнь тихую и уединенную. Главным его желанием было завоевать пальму первенства в риторике и других науках.  [36]"Приобрести познания, которые собрали Восток и Запад и гордость Эллады — Афины" " — такова была цель Григория.[37]

В Афинах Григорий приобрел не только обширные познания и риторическое мастерство. Главным приобретением этого периода стала для него дружба с Василием — светлый и счастливый опыт человеческого общения, который он ставил выше всех своих научных достижений."…Ища познаний, обрел я счастье.., испытав то же, что Саул, который в поисках ослов своего отца обрел царство (basileian)", — говорил Григорий по этому поводу.  [38] Григорий знал Василия и до того — их пути уже пересекались в Кесарии Каппадокийской — однако именно в Афинах их знакомство переросло в" "дружбу" ","единодушие" "и" "родство" ",  [39] о которых даже на склоне лет Григорий не мог вспоминать без душевного волнения.

Василий прибыл в Афины вскоре после Григория. По неписанной традиции, каждый новоприбывший должен был получить порцию издевательств и насмешек со стороны других студентов: это было своего рода испытание на прочность, которое казалось весьма трудным для тех, кто не был предупрежден заранее о существовании подобного обычая. В один из первых дней новоприбывшего вели в баню, осыпая по дороге насмешками; когда же он подходил к дверям, ему преграждали путь и не позволяли войти; все мероприятие сопровождалось неистовыми криками и плясками. Наконец, толпа студентов вместе с новичком вламывалась в двери. Если он все это выдерживал, по выходе из бани его встречали как равного.  [40] Обряд посвящения в студенты завершался торжественным облачением новичка в малиновую мантию, которую обычно носили студенты–софисты.[41]

Григорий, вероятно, прошел через этот ритуал, когда поступил в Академию: Василия ждала та же участь. Однако Григорий, узнав заранее о приезде Василия, не только сам встретил его как равного, но и убедил других студентов отнестись к нему с уважением, в результате чего Василий избежал обычной церемонии."Таково начало нашей дружбы, отсюда первая искра нашего союза; так уязвились мы любовью друг к другу" ", — говорит Григорий.[42]

Связь между Василием и Григорием упрочилась после того, как группа студентов–армян, придя однажды к Василию, вызвала его на софистическое состязание, в которое вмешался Григорий. Сначала он встал на сторону армян, однако потом, поняв, что их истинным намерением является посрамление Василия, неожиданно" "развернул корму" "и поддержал последнего. Победа Василия, который" "не прекратил поражать их силлогизмами до тех пор, пока совершенно не обратил их в бегство" ", стала победой обоих."Этот второй случай, — пишет Григорий, — возжег в нас уже не искру, но светлый и высокий факел дружбы" ".[43]