– Да и здесь много деловых людей пытались шантажировать меня, сделать из меня антисоветчика, но все же мне удалось собрать кое-что для голодающих людей нашей родины. Пожалуй, я собрал значительно больше тысячи фунтов стерлингов, а это на наши деньги весьма большая сумма: конечно, для бедняков-страдальцев это гроши, но я хотя бы морально оказал воздействие на англичан – в пользу голодных. По крайней мере, я получил много писем с выражением самого горячего сочувствия нашему народу… Может быть, это только слова, но в горе и слову ласковому радуешься, как игрушке.
– Нет, уверяю вас, это не только слова. Там, где я вращаюсь, полны сострадания к бедам вашего народа, господин Шаляпин, – сказал Уэллс. – Вряд ли такое же сочувствие и сострадание вы встретите в Америке, там совсем иные люди, озабоченные только приобретением господина доллара.
– Догадываюсь, будет нелегко, но ничего не поделаешь: именно доллары и нужны. Но почему-то вашингтонский департамент по въезду иностранцев в Америку заставил меня подписать бумагу, в которой говорится, что я ни для кого ничего не буду просить в Америке. Я совершенно удивлен, что такая подпись моя будто бы запрещает мне давать концерты в пользу голодающих. Мне кажется, и тут не без шантажа, – сказал Шаляпин.
– Совершенно с вами согласен. После войны многое изменилось в Европе и Америке, появился какой-то совершенно новый тип людей, особенно продувных и жульнических. Впрочем, все они называют себя благородным именем: «бизнесмены». Если где хапнул, например, то это будет значить – «сбизнесировал», вроде бы хорошее слово, оно не похоже на «украл», но смысл все тот же… Бойтесь бизнесменов.
– По приезде в Америку узнаю, в чем дело.
– А вы уже знаете свои планы в Америке? – спросил Штраус.
– В Нью-Йорке спою двенадцать – пятнадцать вечеров и в конце декабря отправляюсь назад в Россию, – ответил Шаляпин.
– А в России?
– В России пробуду до первых дней апреля и снова отправляюсь за границу, на этот раз определенно только в Южную Америку, то есть в Буэнос-Айрес и Монтевидео, там буду петь двадцать четыре спектакля и в сентябре возвращусь в Европу… Что там будет дальше, уж не знаю… Трудно забегать так далеко вперед в наше время. Пока меня волнуют сегодняшние проблемы, вы даже не можете представить, какие мелочи могут меня волновать… Своим детишкам в Москву и Питер я послал из Лондона через одного моего знакомого теплые вещи, дошли ли они до ребят, а то скоро в России зима, а им нечего надеть… Так обносились за годы революции… Трудно было что-нибудь подобрать им, ведь ничего не производилось, все фабрики и заводы стояли… А вот про то, как я приобрел себе шубу, я могу вам, господа, рассказать для того, чтобы вы представили себе наше житье-бытье в Советской России… Может, мы отойдем в сторонку, чтоб нам не мешала публика, которая все время меня отвлекает, столько хорошеньких женщин я давно не видел.
Шаляпин взял под руки своих новых друзей, отвел их к борту парохода и, повернувшись спиной к морю, начал свой рассказ: