Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

Кивнув на свой телефон, портье скрылся.

– Скорей, – поторопила Лилиан.

Жерар уже листал телефонный справочник.

– Издание-то старое, – посетовал он.

– Полиция номеров не меняет.

Уже десятый, подумалось ей. Все мчится и мчится, от Брешии до Брешии, а тут тем временем такое…

Она слышала – Жерар уже что-то говорит в трубку. Портье вернулся с бокалами и бутылкой шампанского. Пробка бабахнула, как выстрел – на радостях портье взболтал бутылку от души. Жерар испуганно умолк.

– Нет-нет, это не выстрел, – поспешил заверить он и положил трубку.

– По-моему, вам надо выпить, – сказала Лилиан. – Ничего лучше все равно не придумаешь, а портье весь вечер только и ждал повода откупорить бутылку. Полагаю, это не будет кощунством.

Жерар только согласно кивнул и жадно выпил. Потом покосился на телефон. Лилиан видела: он боится, как бы полиция не установила, откуда звонили.

– Они решили, что у нас стреляют, – пробормотал он. – А это всего лишь пробка. Ну почему в трагическом сплошь и рядом столько смешного?

Лилиан протянула ему бутылку, предлагая налить еще.

– Мне пора идти, – пробормотал он.

– А-а, теперь вы уходите. Что ж, спокойной ночи, Жерар.

Он все еще смотрел на бутылку.

– Если она вам больше не нужна, я мог бы забрать…

– Э-э, нет, Жерар. Либо одно, либо другое.

В мгновение ока он юркнул в дверь и растворился во тьме. Теперь остается только ночь, ночь и только, подумала она и отдала бутылку портье.

– Выпейте и вы. Приемник еще у меня?

– Разумеется, мадемуазель.

Она поднялась по лестнице. Приемник мерцал в темноте хромом и стеклом. Она включила свет и какое-то время постояла у окна – не проедет ли полицейская машина. Но все было тихо. Медленно разделась. Прикинула, не развесить ли на ночь по комнате платья, своих дружков, но не стала. «Пожалуй, время такой помощи для меня уже миновало, – подумалось ей. – Да и повод миновал». Зато она оставила включенной лампу и приняла снотворное.

Проснулась она как будто от толчка. Солнце настырно пробивалось сквозь занавески, укоризненными лучами норовя ослепить горящую электрическую лампочку. Телефон надрывался. «Полиция!» – успела подумать она, хватая трубку.

Оказалось, это Клерфэ.

– Мы уже в Брешии. Только что добрались.

– Ах да, в Брешии. – Она все еще стряхивала с себя обрывки тяжелого, проваливающегося в забвение сна. – Ты доехал!

– Шестым! – Клерфэ смеялся.

– Шестым. Это же замечательно.

– Чушь все это. Завтра возвращаюсь. А сейчас иду спать. Торриани уже дрыхнет, прямо здесь, на стуле заснул.

– Конечно, спи. Хорошо, что ты позвонил.

– Поедешь со мной на Ривьеру?

– Да, любимый.

– Тогда жди.

– Да, любимый.

– Не вздумай уезжать, пока не вернусь.

«Куда мне уезжать? – удивилась она про себя. – В Брешию, что ли?»

– Я тебя жду, – сказала она.

Около полудня она прошлась по улице Сены. Улица как улица, все как всегда. Пробежала глазами газетные столбцы. Ничего не нашла. Подумаешь, человек погиб – разве это повод для газетной заметки?

19

– Я этот дом давно приобрел, еще задолго до войны, – рассказывал Клерфэ. – Тогда половину Ривьеры можно было скупить за гроши. А вот жить здесь – никогда не жил, кое-какую мебелишку только расставил. Стиль, сама видишь, ужасный, безвкусица, но лепнину можно сбить, остальное обновить, по-современному обустроить.

– Зачем? Ты что, правда собираешься тут жить?

– А почему нет?

Из полутемной комнаты Лилиан смотрела в темнеющий за окнами сад, прочерченный серым гравием дорожек. Моря не видно.

– Да ладно, Клерфэ! – сказала она. – Разве что когда тебе шестьдесят пять стукнет! Не раньше. Заслуженный отдых от трудов в Тулузе. Тогда, если охота, и заживешь здесь жизнью почтенного французского рантье, с воскресным обедом в «Отель де Пари» и последующим визитом в казино.

– Тут сад большой, а дом можно расширить, – как ни в чем не бывало продолжал рассуждать Клерфэ. – И деньги найдутся. «Тысяча миль» расщедрилась на призовые. Да и в Монако на гонке, надеюсь, я еще подзаработаю. Почему, по-твоему, здесь жить невозможно? Где вообще ты хотела бы жить?

– Не знаю, Клерфэ.

– Да не может такого быть! Хотя бы приблизительно?

– Я правда не знаю, – пролепетала Лилиан растерянно. – Нигде. Хотеть где-то жить – значит, хотеть где-то умереть.

– Но зимой климат здесь во сто раз лучше, чем в Париже.

– Зимой, – повторила Лилиан, и прозвучало это как Сириус, Стикс, вечность.

– Да зима скоро уже – оглянуться не успеешь. Если с ремонтом хотим управиться, начинать сейчас надо.

Лилиан испуганно оглядывала голые стены. А ведь это уже не первый такой разговор, пронеслось в голове. «Да не хочу я сидеть здесь взаперти!»

– Разве ты не должен уже зимой начать работу в Тулузе? – спросила она.

– Одно другому не мешает. Перво-наперво я хочу поселить тебя там, где для тебя климат благоприятный.

«Да что мне климат!» – с досадой подумала Лилиан и, уже почти в отчаянии, все-таки сказала:

– Самый благоприятный климат в санатории.

Клерфэ вскинул на нее глаза:

– Тебе нужно обратно в санаторий?

Она молчала.

– Ты хочешь обратно в санаторий? – снова спросил он.

– Что мне тебе ответить? Разве я не здесь?

– Ты с врачом говорила? Вообще была у врача – после санатория?