В этот раз времени у меня было побольше, так что прошёлся туда-сюда по улицам Победы и Ленина. Очень чисто. Бросить окурок на тротуар может разве что какой-нибудь педофил. От одного перекрёстка до другого — три машины, если считать с обеих сторон улицы.
Обнаружил множество магазинов со знаменитой на весь мир белорусской обувью, огромное количество мокрых и серых цыганских женщин, которые все просили у меня закурить, но я никому не дал, и ни одного, вообще ни одного места, где можно что-нибудь съесть.
Купил в конце концов оксюморон, то есть, чебурек по-белорусски. Чебурек по-белорусски очень сильно солёный и чем-то слегка подванивает, но, как показала дальнейшая жизнь, вполне безопасный.
А вообще Гомель напомнил мне город моего детства таким, каким он был до тех пор, пока в него не перенесли столицу: посмотреть особенно не на что, но на то, что есть, смотреть не противно.
Да! Забыл сообщить важное сведение.
Водка, которая не для выебона, а просто так водка, в городе Гомель стоит вся одинаково: 6660 тамошних рублей.
Ну всё, теперь печки протопились и можно ложиться спать.
Это городским жителям чудится, что можно растопить печку и заснуть, а действительность — она другая. Я уж чем себя только не развлекал: и два сообщения отправил в живой журнал, и просмотрел кинофильм режиссёра Балабанова Морфий, спижженый, естественно, из интернета.
Кинофильм, кстати, хуёвый, при всей моей любви к брату-1 и брату-2 и уж тем более к грузу-200. Булгаков и Вертинский — это очень разная поебень и объединять их, как мне кажется, не нужно. Очень жаль, что во всём протяжении кинофильма так и не выебали внятно Ингебору Дапкунайте, Сиськи сиськами, но хотелось бы большего.
Последние двадцать секунд хороши, но не спасают.
Читать Тарантину. Беззаботность — вот что нас выручит.
Лицо его было испуганно.
— Братцы, а где же солнышко? — спросил он, с недоумением озираясь вокруг.
— Ты, Незнайка, какой-то осел! — ответил с насмешкой Знайка. — Ну какое тут солнышко, когда мы на Луне или, вернее сказать, в Луне.
Ну в Луне, так в Луне, хуй с ним, с солнышком. Неприятно только, что всякий раз когда я приезжаю в город, во мне немедленно разыгрывается какая-нибудь болезнь. Вроде бы и центральное отопление, и вода горячая из крана, и другие разные чудеса, а вот поди ж ты.
Пора, стало быть, пить водку с перцем.
Меж тем в городе бушует совершенно не замеченный в деревне финансовый кризис. В чём он выражается, я пока не очень понял, но все говорят, что бушует. Сам я лично пока ещё не видел ни одного человека, непосредственно перемолотого неиллюзорными мельницами Великой Депрессии, но у каждого есть уже история про школьного друга или там мужа сослуживицы.
А вот интересно было бы зайти в какое-нибудь угрюмое собрание ипотечных банкруптов и, закинув ногу на ногу, начать их вразумлять: «Кризис! Это — мираж, дым, фикция. Что такое этот ваш кризис? Да его вовсе и не существует. Это вот что: если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза…» (ну и далее по тексту) — то отпиздят или не отпиздят?
Мальчик нашёл наконец Универсальное Средство против всех проблем, то есть пулемёт.
Он взял стопку книг и методично разрешил все тамошние затруднения, то есть расстрелял дедку, репку, колобка, Кота с Дроздом, курочку рябу, зайца-побегайца, кота финдуса вместе с евоной тефтелькой, старика петсона со вставными зубами в стакане и (наконец-то! наконец-то!) доктора Глеба Сергеевича Пугача из омерзительного стихотворения Сергея Михалкова. После чего счастливо заснул.
Я тоже в его возрасте верил в решительные меры. Когда, бывало, подходила ко мне старуха со слюнями, я её честно предупреждал: уйди, а то убью. Что, конечно, не помогало, а как раз наоборот. После этого я старуху с чистой совестью уничтожал. И тоже верил, что завтра будет новый день,
А потом вырос и узнал, что они всегда возвращаются: и дедка, и репка, и гуси, и лебеди. И первым всегда и обязательно идёт всё тот же непременный и бессмертный врач Глеб Сергеевич Пугач.
В москве пиздец — им тут уже больше нечего даже рекламировать. На кольцевой линии рекламируют конька-горбунька, вольгу с микитой селяниновичем и другие разные побасёнки.
А пассажиры в метро при этом все какие-то удмурты и башкиры в пёсьих шапках. По-русски никто не разговаривает. К кому ни обратишься, то или секир-башка, или канпетка-дай.
И лица у всех в метро очень ужасные, хотя может быть это только в семь часов утра так бывает, не знаю, я тут редко бываю.
У меня вот сосед в деревне всё стесняется ехать в москву: куда я, говорит, с такой рожей да в столицу. Вот приеду обратно в деревню и его утешу — мол, будешь ты, Серёга, на всей кольцевой линии самый наипервейший красавец.