Зябко, стыдно, освобожденно - путевой очерк

Беспородный сотрудник госбезопасности по кличке Моль, он рассматривал европейский мир по западногерманскому телевидению, мечтая, наверное, когда-нибудь стать его частью и жить, например, в Штутгарте. Затем еще что-то делал, даже, вроде, водил такси, о чем почему-то рассказывает со смущением, потом стал во главе страны, заскучал, начал играть на рояле «Мурку» двумя пальцами и забрасывать за матч по двенадцать шайб. Двадцать лет развращал людей, потом еще сильней заскучал, а тут еще этот ковид. Не только развращал, но и убивал, конечно. Но без азарта, азартен не был, больше брезглив. А потом он — человек без тени начитанности на лице — что-то прочел (или пересказали?), каких-нибудь графоманов-философов или фантастов. И произошло с ним то, что бывает с русскими людьми, не умеющими отличать сказку, вымысел от реальности, как это случалось с героями Андрея Платонова, только они в большинстве своем чистые, светлые люди, а он — темный, плохой. Так что более близкий пример — Смердяков. Иван Карамазов витийствует и сочиняет поэмы, а Смердяков берет пресс-папье и бьет Федора Павловича по голове — раз, другой.

Кто в нашем случае выступил Иваном, наболтавшим сладких сказок про «русский мир»? Этого мы не знаем: философ Ильин, Солженицын, бизнесмен-графоман Юрьев, ученики методолога Щедровицкого? Нынешний ли патриарх или неизвестные нам старчики сбили с пути нашего Смердякова («С умным человеком и поговорить любопытно», Ганди, где Ганди, ау!)? Надо отметить и еще один пункт совпадения со Смердяковым литературным: оба отлично чувствуют низкое, низменное в других людях, моментально находят в них слабину.

Пятое марта. На этот день, как потом на шестнадцатое (праздник Пурим), возлагались большие надежды.

Вздох за соседним столом:

— Дни наши сочтены не нами… — сразу видно, гуманитарий.

— Помер тот, помрет и этот! — И звон бокалов.

Смерти диктатора желают повсюду, в том числе, разумеется, у него дома, в Москве, и это порождает такие, например, истории. У одной очень милой москвички-редактора есть набожная подруга, назовем ее Ольгой Владимировной (имя изменено, отчество нет). Вскоре после начала войны редактор получает сообщение от Ольги Владимировны, та просит ее сходить в храм и заказать сорокоуст по новопреставленному Владимиру. Она немедленно выполняет поручение подруги и звонит выразить соболезнования: она и не знала, что Владимир Александрович скончался. — Что, сердце? — После паузы Ольга Владимировна отвечает: ты думаешь обо мне лучше, чем я есть на самом деле. (Молиться о живых как об умерших, заказывать по ним панихиды, ставить свечки вверх ногами — народные способы сжить человека со света, веками проверенные.)

Исхожены улица Туманяна и проспект Маштоца, осмотрен Эчмиадзин, совершены поездки в Гарни и Гегард. Туристические впечатления, однако, и вообще-то нестойки, а теперь для них совсем не находится места в душе. Скорее к компьютеру — письма писать, слушать новости.

А новости таковы, что армию нашу ждет, по-видимому, поражение. Радоваться ему трудно, но победа была бы намного страшней. Ощущение провала возникло уже в первые дни войны и со временем только усилилось. И потому что сила русской армии явно переоценена, и потому что сам образ ее, придуманный пропагандой («вежливые люди» времен аннексии Крыма), совершенно ложный. Он отличается не только от истинного положения вещей, но и от того, что создала русская литература, военные песни и советский кинематограф: несовершенное обмундирование, но и особенный юмор, и свистульку мальчику ножиком вырежет, и своя философия. Много человеческого и мало бравости: «Он стоял, тельняшка полосатая пятнами густыми запеклась…» Вежливый человек, напротив, абсолютно холоден, самодостаточен, низ лица у него прикрыт черной повязкой, за спиной рация, на груди огнемет последней модели, под гимнастеркой, наверное, кондиционер. Он не испытывает ни жажды, ни голода, не нуждается в женщинах и вообще ни в ком, и если получит задание, то движением руки уничтожит город. Перед нами пародия — то ли на компьютерную игру-стрелялку, то ли на дешевый голливудский фильм, но люди во главе с Верховным главнокомандующим поверили и в нее.

Попутное соображение: нынешняя война — еще и серьезный удар по Дню Победы. Дети, внуки ветеранов пишут: хорошо, что папа, дедушка не дожил. Невозможны стали и песни военных лет.

Как бы не было тебе в Ереване тепло, настает пора уезжать и отсюда.

— Барев дзез (здравствуйте), — говоришь пограничнику.

Тот долго и неприязненно тебя расспрашивает, зачем ты летишь в Германию, с лупой проверяет паспорт, требует показать обратный билет. Они здесь тесно связаны с русской тайной полицией, чуть ли не часть ее.