Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Волны

Александр Валентинович Амфитеатров , Борис Борисович Петров , Вирджиния Вулф , Николай Кошкин , Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Ход больших чисел

Русская фантастическая проза Серебряного века все еще остается terra incognita — белым пятном на литературной карте. Немало замечательных произведений как видных, так и менее именитых авторов до сих пор похоронены на страницах книг и журналов конца XIX — первых десятилетий XX столетия. Зачастую они неизвестны даже специалистам, не говоря уже о широком круге читателей. Этот богатейший и интереснейший пласт литературы Серебряного века по-прежнему пребывает в незаслуженном забвении.Антология «Фантастика Серебряного века» призвана восполнить создавшийся пробел. Фантастическая литература эпохи представлена в ней во всей своей многогранности: здесь и редкие фантастические, мистические и оккультные рассказы и новеллы, и образцы «строгой» научной фантастики, хоррора, готики, сказок и легенд. Читатель найдет в антологии и раритетные произведения знаменитых писателей, и труды практически неведомых, но оттого не менее интересных литераторов. Значительная часть произведений переиздается впервые. Книга дополнена оригинальными иллюстрациями ведущих книжных графиков эпохи и снабжена подробными комментариями.

А. Дунин , Георгий Тихонович Северцев-Полилов , Николай Васильевич Давыдов , Сергей Иванович Гусев-Оренбургский , Сергей Митрофанович Городецкий

Странница

Проведя пять столетий в анабиозном сне, группа добровольцев-исследователей проснулась в совершенно ином, незнакомом мире, живущем по своим законам. Но, как известно, в чужой монастырь… Так что процесс адаптации к мечам кочевников, интригам венценосных особ, пророчествам жрецов завершился достаточно быстро. Часть пришельцев-чужеземцев присоединяется к Сайле — Жрице Роз в ее поисках загадочных Врат, охраняемых душами погибших Учителей и… лазерными пушками.

Алана Инош , Дональд Маккуин , Лора Андерсен , Сергей Иванович Гусев-Оренбургский , Шарон Крич

Клевета

Тихо и безмятежно течет жизнь Магдален, прелестной дочери могущественного британского герцога и его французской возлюбленной. От опасностей ее защищают высокие стены замка и надежная охрана. Но самый верный ее защитник — Гай де Жерве, прекрасный юный рыцарь, вынужден покинуть свою даму — долг призывает его на поле брани в мятежную Францию. ...Время превратит одухотворенное дитя в пылкую и чувственную женщину... и юношеское увлечение в блистательную всепоглощающую страсть, ввергающую Магдален и ее галантного рыцаря в бурные волны пугающе опасной страсти.Другой перевод книги Фэйзер «Почти невинна».

Антон Павлович Чехов , Аркадий Тимофеевич Аверченко , Даниил Мантуров , Джейн Фэйзер , Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Инженер

UNera , Александр Валерьевич Машошин , Александр Викторович Рудаков , Евгений Натаров , Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине.

«Багровая книга» — страшная книга. Багровая она потому, что на ее страницах реками запеклась человеческая кровь.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Вещий сон

Алексей Слаповский , Галина Соловей , Даниил Мантуров , Дмитрий Сергеевич Баюшев , Сергей Иванович Гусев-Оренбургский , Тира Видаль

Бесприютный

«Я сидел у ворот на лавочке в одной маленькой пришоссейной деревушке, весь отдавшись немому созерцанию шумных шоссейных проявлений.Все обстояло благополучно: в десяти домах, из которых состояла деревушка, я насчитал шесть кабаков, три белые харчевни, два постоялых двора и несколько мелочных лавочек…»

Александр Иванович Левитов , Сергей Иванович Гусев-Оренбургский , Фред Варгас

Глухой приход

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Багровая книга

"Багровая книга" -- страшная книга. Багровая она потому, что на ее страницах реками запеклась человеческая кровь.    Таких книг немного в истории народов.    Составлена "Багровая книга" по официальным документам, докладам с мест и опросам пострадавших. Но документы эти и официальные материалы никогда бы не зазвучали с такой силой, если бы они не попали в руки большого русского писателя и гуманиста Сергея Ивановича Гусева-Оренбургского.    Это он, сын оренбургского казака, бывший священник, содрогнулся от вида человеческих деяний. Страницы его книги не говорят,-- они кричат от боли и гнева.    "Багровая книга" начинается с Пролога. Он -- как звуки трагической увертюры -- простые, точные, краткие слова с силой падают и ударяют по струнам, предвещая бурю:    "Проходит перед нашими глазами... массовое кровавое действо,-- страшный кровавый разлив, оставивший за собой все ужасы протекших времен.    Никогда не падало такое количество жертв.    Никогда евреи не были так одиноки.    Никогда безысходность их положения не была так ужасающа.    ...Теперь по ним, распластанным по той же украинской наковальне, ударяет не молот, не два, а все молоты, какие только работают на этой дикой и злой почве. Они бьют по ним без устали, днем и ночью, летом и зимою.    ...Теперь всё проходит на наших глазах. Мы видим, правда, только часть картины, ибо другие части закрыты еще непроходимыми кордонами. Но, что доступно нашим глазам и ушам, мы видим и слышим...    

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Монах

Тусклый вечер опустился над городом и мало-помалу перешел в глухую ночь. У окна пустынного, погруженного в мрак, коридора бурсы чуть виднелась высокая, сутулая фигура семинариста, единственно оставшегося в бурсе в этот праздничный вечер. Всем было куда идти, а ему некуда. Застывши в неподвижной позе, он смотрел за окно в глухую тьму и ему казалось, что поглотила все горизонты, опрокинулась вниз и ушла вверх уничтожившая мир бесконечная, бездонная пропасть. Он припадал горящим лбом к холодному стеклу окна, широко раскрытым взглядом всматривался в эту пропасть...

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Муж совета

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Лукоморов

Сторож стремглав бросился на колокольню, и веселые звуки трезвона поплыли над селом. Дьякон торжественно сошел с церковного крыльца в своем малиновом стихаре, с дымящимся кадилом в руке. Он был высок ростом, иссиня черен, держался солидно и шел не торопясь. Низкорослый батюшка, такой же малиновый, нетерпеливо махал ему рукой.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Бесприютный

В воскресенье утром Микитич не предчувствовал, что живет на свете последний день. В это утро он проснулся под плетнем своей бывшей хаты и долго не мог сообразить, где он и что с ним: необыкновенный какой-то мир распространялся вокруг него. Он сознавал лишь, что лежит в гуще лопухов, и видел над собою розовую зарю. Но от зари этой падала на него черная тень... тень шевелилась и была такою громадной, что ему было жутко смотреть на нее. Он вглядывался в нее багровыми глазами... и вдруг выругался, а потом принялся смеяться, когда эта тень, больно задев его за ногу, заколыхалась и пошла от него прочь. Он узнал соседскую корову, тотчас же узнал свою хату... и вспомнил, что корова больше не соседская и хата больше не его. Тогда он с трудом поднялся на дрожащие ноги, постоял, опираясь на плетень и наблюдая бессмысленным оком пустынную улицу.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Золотой сон

Бой начался с утра и к полудню охватил все позиции. Говорили, что враг предпринял какую-то непонятную диверсию. У главнокомандующего второй дня длилось совещание. Поручик Карсаков, адъютант командира шестой дивизии, осадил взмыленную лошадь у длинного и низкого желтого дома. Он почти упал с седла, причем от сапог и одежды его поплыла в воздухе красная пыль. Привязав наскоро повод к дуге сломанного фургона, он взбежал по крыльцу словно чужими ногами, проник в темную, обширную переднюю и сквозь жаркую, пахнущую потом и пылью толпу военных подошел к полковнику.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Клевета

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Деревенский батюшка

Жил в селе Зимогорах священник, по имени отец Андроник, человек уже пожилой, но еще крепкий и бодрый, знавший болезни только по их названию, несмотря на свои шестьдесят лет. Семейство его состояло душ из двенадцати, всяких полов и возрастов, так что старинный и обширный поповский дом всегда был наполнен веселым оживлением, смехом, спором, гамом голосов. Часто там слышались звуки гитары, на которой мастерица была играть старшая дочь, вдова, крики играющих детей, а на дворе звякали колокольчики пар и троек заезжих гостей. Сам о. Андроник был человек веселый, весьма общительный, в прежние годы и выпивал изрядно, но при всем, том, видом был скромным, обхождением со всеми вежлив, не взирая на лица и звания, а нравом такой мягкий, добрый и в то же время до неуступчивости справедливый, что прихожане его высоко ценили и никак не хотели отпустить, когда он несколько раз собирался, в виду многосемейности, перевестись в более богатый приход. Зимогоры -- село небольшое и бедное, затерявшееся в глуши лесов, могло бы дать пропитание священнику лишь начинающему и не обремененному детворой. Супруга о. Андроника нисколько не приняла во внимание этого важного обстоятельства и в первые же годы совместной жизни два раза подряд осчастливила его двойнями, а затем уже с аккуратностью каждогодно рождала по одному домочадцу. Но от этого о. Андроник становился только веселее.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Вселенская

Печально-медлительные звоны соборного колокола гулко плыли над зелеными улицами городка, возвещая о торжественном выносе: умер богатый купец, рыботорговец, и бренное тело его, покоясь в роскошном гробе посреди собора, готовилось отправиться в "последний путь". Шесть священников в черных ризах окружали гроб, дьякона звенели кадильницами, в жарком воздухе струился аромат ладана, запах свечей и еще отголоски печальных песнопений как будто не умолкли. Церковь была полна: весь базар был тут, все чиноначалие городка вблизи гроба, а дальше и весь городок наполнял приделы, притвор, толпился на крыльце, в ограде собора и на площади -- вокруг великолепного катафалка и лошадей в траурных попонах. Было торжественно и все очень любопытно для жителей города, не каждый день видавшего такие пышные похороны. Люди терпеливо ждали, иногда спорили из-за места, стараясь пробиться поближе к зрелищу, говорили о своих делах, вспоминали и покойника; как у всех на глазах нажил он состояние плутнями, как вогнал в гроб побоями первую жену и уже стариком женился на молоденькой, бедной гимназистке.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Точильщик

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Точильщик

-- То-чить ножи, но-о-жницы! Звонкий детский голосок звенел в утреннем воздухе, словно подпевая басовитым колокольным звонам церквей, призывавших к утрени. -- Бри-и-твы править! Мальчик, совсем тщедушный, с трудом тащил на себе тяжелый станок. Поднимая миловидное личико, высматривал он бойкими глазками верхние этажи домов: не позовет ли кто из темных окон? Колокола грели: "Дон-длинь-длон..." А он звонко подпевал им; -- То-чи-и-ить! Чья-то грозная рука отдернула в нижнем этаже оконную занавеску, и в окне показалась заспанная физиономия, показывая кулак, способный сокрушить вола.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Калика-перехожая

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Клевета

На праздник собрались к батюшке гости. Маленькие, но светлые комнаты поповского дома полны были говора и шума. Прислуга сбилась с ног, батюшка встречал гостей с веселыми приветствиями, шутил и балагурил, как всегда, матушка ходила пунцовая от удовольствия. День склонялся к вечеру, но был еще зноен. Весело светило солнце, из сада в настежь распахнутые окна наплывал аромат цветов, а откуда-то по соседству, должно быть, из кухни, достигали такие вкусные запахи, что духовные по временам смущенно смолкали и, покашливая, одновременно взглядывали к кухонным дверям, пока, наконец, один из них не выдержал. -- А солнце-то на зака-а-те, -- тонким голосом нараспев сказал долговский псаломщик Митрофаныч, человек очень тощий, полуслепой и с длинным носом, -- а время-то на утра-а-те! И он продолжительно засмеялся беззвучным смехом, словно весь затрясся с головы до ног. Духовные сочувственно поддержали его, а тучный марьевский священник с веселым лицом, о. Аркадий, басовито пошутил. -- Еще и солнце-то не зашло, а у меня в животе темно и скучно! Батюшка бегал, хлопотал, суетился, хохотал, потирал руки, весело подмигивал. -- Отцы и братие, потерпите... скоро, скоро! Он выбегал в кухню, возвращался, таинственно сообщал. -- У матушки что-то с пирогом дело не выходит: затеяла его в полторы сажени, из печки не вытащит. А пирог-то замечательный... счастливый! Кому же ожидание не втерпеж... Он со смехом раскланивался, показывая куда-то рукою. -- Милости прошу, в уголок пожалуйте!

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Вещий сон

Владыка проснулся от собственного сонного крика и еще некоторое время лежал в постели, с тревогой в душе, наблюдая, как за окном, в сером сумраке утра, осенний ветер раскачивал деревья. Тревога не оставила владыку и потом, когда он встал пред аналоем на утреннюю молитву. Перебирая четки, он произносил слова молитвы, а в душе его все вставал образ сна. Он продолжал видеть багровое небо, как бы озаренное заревом пожара. На фоне этого зарева отчетливо рисовалась фигура ангела в белых одеяньях, с молодым и гневным лицом. И ангел был так громаден, что распростертые крылья его разметнулись на полнеба: владыка чувствовал себя перед ним совсем крошечным и ничтожным, и чувствовал также, что стоит перед ним на коленях со сложенными, как бы на молитве, руками. И как эхо грома в горах звучал голос ангела, повелительный и строгий: -- Путь его -- путь закона!

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Авимелехов

Владыка Дионисий был большой любитель музыки и пения. Слава о его певчих шла по всем соседним епархиям. Его служения в соборе обставлялись всегда пышно и тожественно. Наплыв молящихся был так велик, что по большим праздникам в собор пропускали только по билетам людей наиболее уважаемых и благочестивых, за чем следила полиция. Одно у владыки было горе -- протодиакон Северозападов. Человек уже старый и лысый, он говорил как-то по-петушиному, причём все гласные у него походили на одну: -- Мо-ром Го-сподо помо-о-ломсо-о!

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Червь

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

По осени

Туманным осенним утром Макарьевский дьякон на пегой лошаденке своей въехал в раскольничье село и остановился у крыльца двухэтажного темного дома. Он долго стучал маленьким кулачком в тяжелую дверь из старинного леса и попрыгивал на крыльце, как озябшая тощая птица. Наконец, в сенях послышались шаркающие шаги и высокий седой старик отворил дверь.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Деревенский батюшка

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Волны

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Золотой сон

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

По осени

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Инженер

Дорога шла болотом. Еще немного лет назад болото было непрохожим и непроезжим. Теперь бежало через него неровное, пыльное шоссе, тянулась к монастырю телефонная проволока; вкось и вкривь стояли в рыхлой почве телефонные столбы: глубокие канавы, с мутной водой на дне их, сторожили дорогу. Местами посевы и великолепные луга уже победили болото. Дальше тянулись торфяные участки и на них, близ дороги, шумели и тукали паровые машины среди копошащихся людских фигур. Батюшке показалось, что там снуют и монахи.

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский

Бесприютный

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский