100 великих крылатых выражений

Ее послевоенная поэзия и проза – гимн Ленинграду и ленинградцам, нескончаемый реквием по ним – многим сотням тысяч людей, которые по мановению руки безумного диктатора, чертившего карты «нового мира», были истреблены в годы блокады – стерты с лица земли.

Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем,
так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
никто не забыт, и ничто не забыто. […]
Ни одной вашей жизни, товарищи, не позабыто.

«Здесь лежат ленинградцы…», 1956.

В том славном 1956 г., после исторического XX съезда КПСС, разоблачившего культ личности Сталина, Берггольц написала это стихотворение, чьи строки были высечены на гранитной мемориальной стене Пискаревского кладбища, торжественно открытой 9 мая 1960 г. На этом кладбище, основанном перед войной, в 1939 г., были захоронены многие жертвы блокады: около 470 тысяч жителей Ленинграда и около 50 тысяч военнослужащих, оборонявших непокорный город.

В декабре 1959 г. отдельным изданием вышла первая часть ее автобиографической повести «Дневные звезды». Над этой главной своей книгой она будет работать до последнего часа жизни, следуя непреклонному правилу: «Писать честно, о том именно, что чувствуешь, о том именно, что думаешь, – это стало и есть для меня заветом» («Моя жизнь», 1962). Писать, чтобы рассказать о своей судьбе, о судьбе страны и народа, чтобы вспомнить всех.

«Никто не забыт, и ничто не забыто» – эти слова стали ее клятвой, которой она была верна до последнего дня своей такой короткой и бесконечной жизни – до того ноябрьского дня, когда ее жизнь стала вдруг вечной и, словно ручеек, упрямо пробивавшийся сквозь камень, влилась, как в море, в Вечность.

Не забыта и никогда не будет забыта Ольга Федоровна Берггольц, святая женщина эпохи Большого террора и Ленинградской блокады.

Я Пастернака не читал, но осуждаю!

1958 г.

Гоголь многое предсказал в русской жизни. В 1918 г., наблюдая за революцией, философ Н. А. Бердяев увидел вдруг давно знакомые «хрюкающие гоголевские морды и рожи». Тогда он вспомнил слова В. В. Розанова, что Гоголь был художником зла, и сформулировал: «Творчество Гоголя есть художественное откровение зла как начала метафизического и внутреннего». Как бы ни менялась Россия, это зло, явленное в его произведениях, будет в ней снова напоминать о себе. «Гоголевская Россия […] принадлежит метафизическому характеру русского народа и обнаруживается и в русской революции». Эта идея лежит в основе статьи Бердяева «Духи русской революции», написанной весной-летом 1918 г. «В революции раскрылась все та же старая, вечно-гоголевская Россия, нечеловеческая, полузвериная Россия харь и морд. В нестерпимой революционной пошлости есть вечно-гоголевское».

Однако творчество Н. В. Гоголя вовсе не ограничивается «Ревизором» и «Мертвыми душами», к образам которых апеллировал Бердяев. Была у Николая Васильевича и сказочная повестушка о том, как духи зла, собравшись вместе, преследуют одного-единственного человека. Повесть звалась «Вий».

Газетные статьи с осуждением Б. Пастернака

Через сто с лишним лет после ее публикации в положении философа Хомы Брута оказался вдруг великий русский писатель Борис Леонидович Пастернак (1890–1960), только что, 23 октября 1958 г., награжденный Нобелевской премией по литературе. Премия была присуждена ему «за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение благородных традиций великой русской прозы».

Для членов Нобелевского комитета Пастернак был одним из самых известных и авторитетных советских писателей. И хотя главный его роман «Доктор Живаго», рассказывавший о революции и Гражданской войне, был со скандалом издан на Западе (в ноябре 1957 г. – на итальянском языке, в феврале – марте 1958 г. – на английском и французском языках, а в августе 1958 г. – в Голландии на русском языке), вряд ли можно сомневаться в том, что «Пастернаку присудили Нобелевскую премию не как антисоветчику, а скорее как представителю Советского Союза» (Д. Л. Быков. «Борис Пастернак», 2007).