100 великих крылатых выражений

Дальнейшие события показали: слова «сим победиши» (1, 28), что привиделись Константину в небесах рядом с крестом, были далеко не последним знамением, явленным ему. Бог небесный Христос и человек земной Константин словно постоянно сообщались друг с другом, и Бог повергал человека в трепет и наполнял его душу верой. Вот еще пример этой незримой связи – основание Константинополя. «Когда в 324 году Константин мерил землю для нового города, шествуя во главе землемеров, то на вопрос, когда же он остановится, император ответил: «Пока не остановится Идущий впереди меня» (А. М. Малер. «Константин Великий». М.: Вече, 2011).

Что это было? Был ли Константин подлинно святым, и чудеса являлись ему с тем же постоянством, с каким к поэтам приходят стихи? Или же умный и хитрый Константин всякий раз, когда предстояло трудное, опасное предприятие, ободрял рассказом о чудесных знамениях и солдат перед битвой, и народ перед грядущими тяготами? В конце концов, отправляясь на битву у Мульвийского моста, он знал, что в его армии многие веруют в Иисуса.

Или тут были ни при чем ни прозорливый ум Константина, ни его мятущаяся душа, а всему виной рассказчики – биографы и хронисты, которые непременно добавляли в свое повествование чудеса – так же, как современные прозаики оживляют книги фантастическими или приключенческими сценами? Вот и позднеантичная литература изобилует чудесными видениями и знамениями.

Кстати, пророчества получали и главные соперники Константина – полководец Лициний и самозванец Максенций. Последний, например, тиранствуя в Риме, незадолго до вступления в город Константина, обратившись к Книгам Сивилл, получил благую весть о том, что скоро «должен погибнуть враг римлян». Он был уверен, что враг – Константин. На самом деле, врагом римлян был он сам, Максенций.

Как бы то ни было, получая знаки свыше или просто уверовав в Бога, Константин истово служил Ему. На решающую битву у Мульвийского моста его войско выходило под новым знаменем; оно получило название «лабарум». Его украшали монограмма Христа – «две буквы показывали имя Христа, обозначавшееся первыми чертами» (Евсевий, 1, 31), и портрет императора – «сделанное из золота грудное изображение боголюбивого василевса» (Евсевий, 1, 31). По словам Евсевия, «этим-то спасительным знаменем, как оборонительным оружием, всегда пользовался василевс для преодоления противной и враждебной силы и приказал во всех войсках носить подобные ему» (1, 31).

Любители альтернативной истории обычно задаются вопросом: «А что если бы?» А что если бы Константин, несмотря на явленное ему видение («Сим победиши»), проиграл битву у Мульвийского моста? Но даже это вряд ли стало бы глобальным поражением христианства! Папа римский Мильтиад, в общем-то обласканный и пригретый Максенцием, объявил бы победу своего благодетеля велением небес, торжеством христианства. Возможно, он объяснил бы победу римского самозванца тем, что Бог покарал «нечестивого Константина» за предательство и вероломное убийство старого Максимиана или за то, что он нарушил «вторую заповедь Моисея» – отнесся к небесному знамению, как «проклятые язычники – к колдовскому знаку». Максенция же, поучительно добавил бы Мильтиад, Бог вознаградил за любовь к христианам.

Поток исторических событий устремился бы все в том же направлении – к всемирному торжеству христианства. Только возглавил бы этот поток вместо Константина Максенций, а 1700 лет спустя в Греции вместо нынешнего имени «Костас» было бы необычайно популярно имя «Максос».

Но все случилось так, как случилось. И Константин стал «благословенным» императором лишь потому, что победил. Победитель в этом сражении двух претендентов на престол явно симпатизировал христианам, а потому был обречен отныне и во веки веков прослыть «богоизбранным» правителем.

К этому можно добавить, что и август Востока, Лициний, также заигрывал с христианами (как, впрочем, и с представителями языческих религий) в надежде укрепить свою власть. Так какой-нибудь современный губернатор судорожно обращается то к одному, то к другому могущественному спонсору. Вот и Лициний искал окрест себя возможных «спонсоров власти», пока, в конце концов, не остановил выбор на христианах только потому, что среди них уж слишком стал популярен его потенциальный соперник – август Запада, Константин.

Итак, повторюсь, в 312 г. случилось то, что случилось. Победив «волей Христа», Константин открыто обратился к христианству. Отныне он всячески поддерживал христиан и своей властью, и деньгами. Повсюду в западной части империи теперь восстанавливались или строились церкви.