20 000 лет подо льдом

Растапливание жира принесло мне еще и ту выгоду, что вся пещера постепенно нагрелась до шестнадцати градусов Реомюра, что было совершенно достаточно.

При свете костра я шил различные принадлежности дамского туалета из тонкой, почти прозрачной кожи, вынутой мной из кашалота.

Да, кто захочет, тот и собственными руками, из самим же добытых материалов может сшить своей невесте приданое.

Целые дни я кроил и шил сорочки и пеплумы. Впрочем, в последних очень мало шитья: все дело в кройке.

А во время этой работы с иглой я мечтал, мечтал и мечтал, строя всевозможные заманчивые планы!

XVI Воспламенение вулкана

Между прочим, я мечтал вот о чем.

В моем уме гнездились два предположения.

Первое предположение состояло в том, что материк, на котором я обретался, покоится на громадной ледяной массе, принесшей его сюда. Стало быть, что было принесено, то может быть и унесено обратно.

Появление китов в пещере поддерживало меня в этом предположении. Они могли пожаловать или из Гренландского океана, или же из открытого Пареем Северного ледовитого моря, которые, по всей вероятности, недалеко отсюда.

Материк сдерживается лишь расположенным кругом льдом. Если ему удастся прорвать это кольцо, он уплывет дальше.

Но куда и как далеко может он уплыть?

Он может переправиться через Северный полюс в Америку. Морское течение снесло бы его этим путем.

А что могло бы помочь материку освободиться?

Помогло бы великое землетрясение!

Но как же устроить этот выход из ледовитых масс?

Вот над этим-то вопросом я и ломал себе голову.

В данном случае я вполне сходился в намерениях с Наполеоном III, когда он, в сопровождении одного орла, отправлялся на покорение Франции, или с графом Беньовским, пожелавшим с одной только пушкой занять остров Мадагаскар.

Да, я носился с мыслью сдвинуть с места част земли!

Ведь я был тут наместником с неограниченной властью, и смело мог сказать про себя: «L’etat c’est moi!» (государство — это я!). Я и народ и государь почти в одном, по крайней мере, человеческом лице. Я обладаю неисчислимыми сокровищами под землей, и у меня нет ни копейки государственных долгов. Я с успехом вел войны как на суше, так и на море. Побежденный враг всегда платил мне военную контрибуцию. Подданных у меня немного — двое: одного из них я мог оседлать, другого доить. Кроме этого, я обручен с царской дочерью. Я уверен, что девица в кристалле — дочь допотопного царя.

Второе предположение основывалось на том обстоятельстве, что в пещере очутились первобытные люди.

Раз они попали сюда с поверхности земли, то должен быть и выход обратно на землю.

Этот выход я уже давно искал. Побочных пещер, служивших продолжением той, в которой я находился, было много. Вопрос был в том: в которую из них мне направиться? Одна вела вверх, другая — вниз.

После долгих размышлений, я однажды собрался и прошел во вторую.

Это была, впрочем, не пещера, а только узкая щель, едва-едва позволявшая двигаться по ней. Сначала она шла сквозь слои сланца, смешанного с песчаником, но потом стал преобладать один песчаник.

Щель — или шахта, как хотите — спускалась все более и более вглубь. В одном месте сильно запахло вонючим камнем.

Во мне блеснул луч надежды: где есть вонючий камень, там неподалеку должен находиться каменный уголь, а где каменный уголь, там и нефть.

Теперь надо было двигаться с крайней осторожностью: в каменноугольных залежах всегда развиваются смертоносные газы.

При одном повороте шахты до ушей моих вдруг донеслись звуки, точно от живых существ.

Что это такое? — пчелиное жужжание?!.. Тут, под землей?! Тут, выше восемьдесят пятого градуса северной широты, где уже нет никаких насекомых, и вдобавок еще — в каменноугольной залежи, в эпоху образования которой, говорят, еще и не было вовсе летающих насекомых?!

А пчела так и гудела впереди меня, как бы желая предупредить, чтобы я не шел далее, а то она ужалит меня.

Это не сон, не галлюцинация слуха: когда я закрываю уши, жужжания не слышно, а когда открою, оно снова ясно раздается.

Я все-таки двинулся далее. Стало звучать так, как будто пчела запуталась в ткани паука и тщетно бьется, чтобы освободиться. Жужжание было такое болезненное, отчаянное.

Я стал светить вокруг себя лампой, желая узнать, в чем дело.

Но вот, вдруг, жужжание превратилось в пронзительный крик совы. Проволочный цилиндр дэвийской лампы наполнился синим пламенем и накалился докрасна.

Теперь я понял, что это была за пчела! Если бы она ужалила меня, я бы живо очутился на том свете.

Откуда-то струился нефтяной газ — вероятно, из крохотного, тонкого, как игла, отверстия в скале. Это-то и производило такое грустное жужжание.

Тут нехорошо оставаться!

Запах нефти становился очень ощутительным.

Моя лампочка могла лишь указать мне опасность, но не предохранить от нее.

Я остановился, как вкопанный.