6b15ad8a063dbf87117dd400b69144d1

- Абсент, - сказал Оскар, - среди напитков - то же самое, что рисунки Обри среди картин - он стоит особняком, не сравним ни с чем, мерцает, как переливчатые южные сумерки, таит в себе соблазн таинственных грехов. Этот напиток крепче всех остальных и пробуждает в человеке подсознательное. Обри, абсент подобен твоим рисункам - он жесток и раздражает нервы.

Бодлер назвал свой сборник "Fleurs du Mal" - «Цветы зла», а я назову твои рисунки "Fleurs du Peche"— «Цветы греха».

Когда передо мной лежит один из твоих рисунков, мне хочется выпить абсента, который меняет цвет, словно в солнечных лучах, и порабощает чувства, мне кажется, что я живу в императорском Риме, в Риме последних цезарей.

- Не забудь о простых радостях той жизни, Оскар, - сказал Обри. - Нерон сжигал христиан на костре, словно высокие сальные свечи. Как известно, это - единственный свет, который когда-либо давали христиане, - добавил Бердслей слабым нежным голоском.

Этот разговор дал мне ключ к разгадке. В личном общении Оскар Уайльд был типичнейшим англичанином: он редко выражал свое личное мнение или судил свысока, антипатию и неодобрение он предпочитал высказывать с помощью намеков. Оскар так настойчиво говорил об обнаженном выражении жестокости и похоти в рисунках Бердслея, что я понял: откровенность ему претила, но он вряд ли мог возражать против тех качеств, благодаря которым его «Саломея» обрела мировую известность.

История отношений Оскара Уайльда и Обри Бердслея, их взаимная антипатия доказывает, что оригинальным художникам сложно оценить друг друга - они стоят особняком, словно горные пики. В общении с Бердслеем Оскар демонстрировал покровительство, превосходство старшего, часто нелепо его расхваливал, а Бердслей до последнего говорил об Оскаре как о шоумене и сухо выражал надежду, что о литературе тот знает больше, чем о живописи. На миг они объединились в тандем, и важно помнить, что это Бердслей повлиял на Оскара, а не Оскар на Бердслея. Презрение Бердслея к критикам и публике, его художественная надменность и самоуверенность в определенном смысле закалили Оскара, как оказалось, очень неудачным образом.

Невзирая на мнение мистера Роберта Росса, я считаю «Саломею» ученической работой, с одной стороны - это плод увлечения Оскара творчеством Флобера и его «Иродиадой», с другой - плод любви к пьесе Метерлинка «Семь принцесс». Колорит и восточную жестокость сцены на пиру Оскар позаимствовал у французского писателя, а у бельгийского - простоту языка и гипнотизирующий эффект повторения важных фраз. Но «Саломея» оригинальна благодаря личности героини, которую переполняют ненависть и похоть, и, сделав эту необычную девственницу главной героиней, поставив ее в центр драмы, Оскар сделал историю интереснее и усовершенствовал замысел Флобера. Я уверен, что Оскар решил подражать простоте стиля Метерлинка, чтобы скрыть свое неидеальное знание французского, и, тем не менее, сама эта безыскусность усиливает извращенный эффект драмы.

Похоть, питавшая трагедию, была Оскару свойственна, но жестокость ему присуща не была. В Англии ему приписали бы и то, и другое, если бы не два обстоятельства. Во-первых, мало кто из представителей высших классов Англии хорошо знает французский, и в целом они презирают половую мораль своего народа, а широкие массы английской публики считают французский язык как таковой аморальным, и ко всему, что написано на этом языке, склонны относиться с презрительным равнодушием. Можно сказать, что «Саломея» лишь укрепила репутацию Оскара как извращенного развратника.

В 1892-м году некоторые друзья Оскара заставили меня усомниться в их дружеском к нему участии, если не сказать хуже. Помнится, я устроил небольшой обед на несколько человек в своих апартаментах на Джермин-Стрит. Пригласил Оскара, он привел молодого друга. После обеда я заметил, что юноша зол на Оскара и не хочет с ним разговаривать, а Оскар перед ним заискивает. Я услышал обрывок мольбы Оскара: «Умоляю...Это не правда...У тебя нет повода»... Всё это время Оскар стоял отдельно от нас, положив руку на плечо юноши, но его мольбы оказались тщетными - юноша раздраженно отворачивался, был замкнут в себе. Этот эпизод врезался мне в память, и впоследствии я спрашивал себя, как я мог быть столь непонятливым.

Если оглянуться назад и принять во внимание всё - его социальный успех, сияние рекламы, в котором он жил, жужжание разговоров и споров обо всем, что он говорил и делал, растущий интерес и ценность его творчества, и, главное, растущую надменность его произведений и вызывающее поведение, вовсе не удвительно, что черная туча ненависти и клеветы, неизменно следовавшая за ним, всё более сгущалась.

ГЛАВА IX— ЛЕТО УСПЕХА: ПЕРВАЯ ПЬЕСА ОСКАРА