Мой поезд отходил в тот же день, вечером, и мне в голову не пришло ничего лучшего, как только найти повод и отсидеться до самого отъезда на территории советского посольства. Я понимал, что этот ход не сможет спасти меня от роковых «неприятностей», и на вокзале у меня подкашивались ноги… Однако мне было позволено тихо сесть на поезд и уехать в Москву.
Вероятно, парижские агенты абвера, забрав письмо и фотографии, решили, что без документов и технологических секретов мне никто не поверит, и незачем устраивать на вокзале какой-либо серьезный инцидент.
Спустя пару месяцев я наткнулся в одном западном микробиологическом журнале на имя профессора Гизе, обведенное черной рамкой. Сообщалось, что Маттео Гизе скоропостижно скончался во Фридрихсхафене в результате сердечного приступа…
После войны я встречал имена, сообщенные мне профессором, в списках нацистских преступников. Один из них заслужил виселицу. Еще трое отделались длительными тюремными заключениями. Остальные, в том числе и те, что были на фотографиях в эсэсовской форме, исчезли в глубинах Латинской Америки и по сей день столь же неуловимы, сколь и «детишки» Маттео Гизе.
Я вновь невольно переворошил свою память, пока спускался по уступам на ледник, стараясь не терять из вида неуклюжую человекоподобную фигуру. Она медленно, грузно переваливаясь с боку на бок, двинулась вверх по склону, но это не обеспокоило меня: «идти» быстрее черепахи «гоминоид» не сможет… если только
Я разуверился в том, что прототип колонии существует в действительности.
Я предвидел, что вновь не успею взять пробу из оформившейся колонии: как случалось и раньше, я пропустил момент «сборки» и начал преследовать «форму» за считанные мгновения до распада.
Когда я сократил расстояние до двухсот метров, «форма» уже по колено «провалилась» в лед. Движение ее прекратилось. «Снежный человек» словно тонул в зыбучих песках.
Бежать по леднику возраст уже не позволял… Когда я настиг колонию, она уже успела раствориться во льду. Я разозлился и отшвырнул прочь вынутые из карманов пробирки. Распавшаяся «форма» ничем не отличалась от скопления широко распространенных жгутиковых.
Я перевел дыхание. Передо мной на леднике осталось только
ДЕНЬ СЛЕПОГО ВОЖАКА
Свиязи - птице, дважды в год преодолевающей без отдыха путь между Индией и полярной Сибирью
Завтра - последний день месяца Верности, День Слепого Вожака. На рассвете, когда солнечный луч коснется вершины Большой Ели, самая старая птица, Мать Стаи, развернет крылья и, потянувшись клювом к небу, возьмет высокий и горький напев великой Песни Поминовения. И тогда вся Стая, заплескав у земли крыльями, поднимется ввысь и, дружно откликаясь на зов птицы, оставшейся на земле, замкнет в небесах один круг - круг памяти о тех, , кто не вернулся на родные гнездовья, кого сломили в Пути болезни и ветра. И, опускаясь вниз, навстречу Матери Стаи, все мы на одном ударе крыльев запоем Песнь о Героях, спасавших Стаю ценой своей жизни.
А к полудню к нашим гнездовьям прилетят старики из Стай, вернувшихся раньше нас. Они споют молодым о своих Героях. Они расскажут о Ледяном Пере, который вел свою Стаю в великий небесный холод. Выстроив птиц узким клином, он защитил их крыльями и, промерзая каждым перышком, дотянул Стаю до родного озера. Он первым ударил воду крыльями - и в тот же миг рассыпался весь на тысячу сверкающих льдинок. Они расскажут о Победителе, который вывел Стаю из урагана на сломанных крыльях, и о других прекрасных и отважных птицах, забывавших в день испытания о боли и смерти.
Я вновь спою молодым о Слепом Вожаке.
Он передал мне перед смертью зов Вожака Стаи, и с того дня я сам - Вожак и хранитель песни о его славе.
Мое имя - Кольцо. В молодости я попал к вам, людям, и вы оставили на мне свою отметину, по которой меня когда-то начали окликать в Стае.
Теперь нас немало таких на свете, Колец. Но вы, люди, даже если всех нас пометите железными кольцами, никогда не раскроете великой тайны полета. Как ни вглядывайтесь в небеса, нам вослед, - вам не разгадать ни единого знака, что вычертит в вышине Стая: осенью - исполняя Долг, а весною - Верность. Вы, люди - полуслепые, вы видите лишь половину света. И дана вам природой лишь половина жизни, в другой же половине, над землей, - и не в утробах железных рыб, а на собственных крыльях, - вам при жизни отказано.
Когда, замерев на земле и подняв головы, глядите вы нам вослед,