Рядом, аккуратно пристроив автомат между камнями, лежит парнишка из Донецка. Его перевели в нашу часть всего неделю назад, и он еще не успел освоиться и завести друзей, хотя бодрится и изображает бывалого воина. Ему всего восемнадцать, я старше его на четыре года, но чувствую себя также паршиво, как и он. Внезапно, мы слышим звук осыпающихся камней и из-за скалы начинают выходить люди. Камуфляж, бороды, гортанная речь – это те, кого мы ждали. Командир, передает по цепи – замереть и не двигаться! Ждать, пока в ущелье войдет вся группа. Я лежу и смотрю, как из-за поворота появляется один человек за другим. Их не меньше пятидесяти, а нас всего двадцать два, но у нас преимущество: сверху мы их видим, а они нас – нет. Вот их отряд, кажется, целиком втягивается в ущелье. Мы ждем еще несколько секунд, но из-за поворота больше никто не показывается. Звучит сигнал «к бою!», и начинается мой самый первый круг ада. Я до сих пор мало что помню, в основном звуки – сухое и хлесткое щелканье выстрелов, буханье РПГ-шек, крики…да, крики я помню особенно отчетливо. Раньше я никогда не слышал, чтобы люди так кричали. Человеческого в этих звуках мало, кажется, что кричит стадо обезумевших животных. Тоненько визжит лежащий рядом паренек из Донецка. С перекошенным лицом он жмет на курок своего автомата, поливая очередью и людей, и скалы. Я смотрю на него и, внезапно, он замолкает и поворачивается ко мне. Посередине его лба – аккуратная дырочка, из которой начинает бежать темная струйка крови. Он удивленно и неверяще смотрит на меня, а потом падает и остается лежать, неловко подвернув под себя руку, глядя вверх пустыми глазами. Я не могу оторвать от него взгляд, в моей голове не укладывается, как такое может быть – секунду назад это был живой человек, а сейчас просто «нечто», вернее «ничто», лежащее на земле. Паника поднимается к горлу, разбухает, стремясь вырваться наружу. Я загоняю ее назад, как опасного зверя, но мне необходимо дать выход эмоциям, иначе я просто сойду с ума, и я поднимаюсь во весь рост и начинаю, крича, жать на курок, как и мой неудачливый сосед, поливая свинцом все вокруг…
…Ночь. Осень. Изо рта при дыхании идет пар. Он поднимается вверх, туда, где небо усыпано чужими созвездиями, и растворяется в звенящем от тишины воздухе. Я уже не тот новобранец, впервые увидевший смерть, у меня за спиной десяток боевых операций, и я считаю себя опытным, бывалым солдатом. В минуты покоя, подобные этой, мне уже не кажется, как раньше, что война где-то там, далеко. Несмотря на тишину, все чувства обострены, я знаю, что расслабиться можно будет на гражданке, если, конечно, я до нее доживу. Здесь же забыть о том, что ты на войне, означает верную смерть. Я уже видел, как тех, кто забывал, отправляли домой, лаконично указывая в сопроводиловке: «груз 200». После возвращения в Москву мне понадобится два года на то, чтобы перестать бояться тишины. Я до сих пор ее не люблю… …Зима. Под ногами черный от копоти снег. От грохота взрывов закладывает уши. Мы попали в засаду в маленьком чеченском ауле, казавшимся издалека пустым и безлюдным. Стреляют, кажется, со всех сторон. Убито уже около трети наших ребят, и если в ближайшее время не подойдет подкрепление, которое так отчаянно выкрикивает в рацию Леха, мы ляжем рядом с ними.
Я прячусь за горящей БМП-шкой, высовываясь только затем, чтобы дать короткую очередь из быстро пустеющего рожка. В нескольких метрах с развороченным животом лежит сержант Таманин, смешивший нас анекдотами все утро. Теперь его кишки торчат наружу, как на сюрреалистической картине художника-психопата.
По-змеиному извиваясь, ко мне подползает Славка.
- Патроны есть? – выдыхает он запекшимися губами.
Я качаю головой.
- Последний рожок.
- А гранаты?
- На, возьми, это все, что осталось.
Славка с тоской смотрит на лежащего совсем рядом Таманина. У того в разгрузнике несколько полных рожков, но соваться туда нельзя – этот сектор простреливается со всех сторон. Вздохнув, Славка выдергивает зубами запал и зажимает гранату в руке, прикидывая, как бы ее половчее бросить.
- Прикроешь?
- Давай.
Я даю очередь из Калаша, а в этот момент Славка высовывается и кидает гранату. По БМП-шке мелким градом стучат пули, но мы уже в безопасности.
- Попал? – глупо кричу я.
- А хрен его знает, я не целился, – орет в ответ Славка, и вдруг мы оба начинаем ржать, как ненормальные. У меня из глаз текут слезы, но я не могу остановиться, хохоча до икоты.
Наконец, наш сумасшедший смех стихает, Славка серьезно смотрит на меня и говорит:
- Если через полчаса не подтянуться рязанцы, мы в жопе.
Я киваю головой. Пожалуй, полчаса – это даже слишком шикарно. У нас осталось максимум минут пятнадцать-двадцать. Славка подкидывает на руке еще одну РГД.
-Ну что, еще?
- Давай.