c7b3452c1545435d83fcecd890d53ad3

Я снова высовываюсь с автоматом из-за гусениц, чтобы дать Славке возможность метнуть гранату, но в этот раз он почему-то мешкает, не больше, чем на секунду, но и ее достаточно, чтобы пуля нашла свою цель. Его отбрасывает назад, а на бедре с пугающей скоростью начинает расплываться красное пятно. Славка шипит сквозь стиснутые зубы что-то матерное и, вцепившись одной рукой в штанину, другой пытается разорвать пакет первой помощи. Я отталкиваю его ладони, разрываю плотную ткань армейских штанов, и мне в лицо бьет горячая, пульсирующая струя.

«Приехали», – проносится в голове. – «Артерия. Похоже, бедренная».

Славка белеет на глазах. Вместе с толчками крови, которую гонит его сердце, из тела стремительно убегает жизнь.

- Серега…, – хрипит он.

«Что???», – хочется крикнуть мне. – «Что ты от меня хочешь?! Я не Бог и даже не врач, я понятия не имею, что нужно делать!», но руки действуют независимо от разума. Я скидываю куртку, резким движением отрываю у себя рукав и быстро затягиваю его на Славкиной ноге. Однако кровь продолжает вытекать. И тогда я сую пальцы прямо в открытую рану, намертво зажимая перебитую артерию. Мне кажется, что меня сейчас стошнит, перед глазами мельтешат черные точки, но усилием воли я прогоняю дурноту. Славка орет от боли и пытается убрать мои руки, но я не даю ему этого сделать. Он откидывается на спину и затихает, тяжело, со стонами дыша.

- Ничего, – шепчу я. – Все будет хорошо. Вот увидишь, все будет хорошо.

Я не думаю о том, что будет, если сюда сунется кто-то из духов. Вряд ли я сумею выстрелить – обе руки заняты: одна держит жгут, вторая – Славкину артерию. Я не знаю, сколько я так продержусь. Меня колотит, от напряжения костенеют плечи, я не замечаю, как по щекам бегут злые слезы, оставляя на щеках грязные дорожки, но я шепчу:

- Все будет хорошо.

Когда через десять минут нас находит подоспевшее подкрепление, проутюжившее «шмелями» аул, превратившийся теперь в дымящиеся развалины, мы сидим все в той же позе, своих рук я не чувствую, и ребятам приходится силой разжимать мои пальцы. Я вижу, как Славку грузят в вертушку и пытаюсь понять, почему так пахнет жареным мясом. Запах навевает воспоминания о даче и шашлыках, но тут до меня внезапно доходит, что именно пахнет и меня выворачивает наизнанку…

…Ростовский военный госпиталь. Я лечусь после осколочного ранения плеча и легкой контузии. Резкий запах лекарств, невозможно белые простыни, задерганные врачи и раненные, раненные, раненные… Они всюду – тяжелые, легкие, с осколочными, пулевыми, ожогами, баротравмами… Кто-то глухо стонет в подушку, оставшись без обеих ног, кто-то пытается свыкнуться с мыслью, что видеть рассвет теперь будет только во сне. Кто-то безостановочно строчит письма домой, как будто строчками можно выразить то, что чувствуешь, заглянув в лицо смерти и получив отсрочку приговора…

…«За проявленные мужество и героизм наградить Верескова Сергея Владимировича…»

Какой героизм? Герои – это те, кто остался лежать там, среди грязи и камней, а нам всего лишь повезло. И наши раны, и наши награды не смогут воскресить тех, кто уже никогда не вернется домой.

…Москва, лето. Война окончена, по крайней мере, для меня. Здесь все по-другому, здесь поют птицы, а не пули, здесь надо жить, а не выживать. Девушки в легких, ярких платьях, беспечные ребята, пьющие пиво в скверах, они не знают, через что мы прошли там. Мне не надо жалости, не надо оваций, мне просто нужен кто-то, кто сможет меня понять, но как объяснить глухому, кто такой Моцарт? Они не поймут, как это, держать на руках умирающего друга и видеть, как стекленеют еще минуту назад живые глаза. Я привык к усталости, но здесь я устаю от ярких красок и бьющей ключом жизни. Слишком много я видел смертей. Я ненавижу тишину, но звуки беспечного смеха заставляют меня вспомнить тех, кто уже никогда не сможет смеяться.

- Надо жить дальше, – говорит Славка. Мы сидим за бутылкой водки, и он рассказывает, как в госпитале понял, что может «чувствовать» людей, их мысли и эмоции.

- Вроде, в голову же не попадало, – смеется он, – видать, у меня какой-то важный центр на заднице находится!

Я смотрю на него, и мне не нужно шестое чувство, чтобы понять, что нам обоим придется учиться жить дальше. Что отныне мы обречены на одиночество и в толпе людей, и среди самых близких, потому что «там» не осталось в прошлом, а вросло в «здесь» и «сейчас», оплетя их корнями, как сорняк. Нам суждено просыпаться ночью, давясь собственным криком, мускул за мускулом расслабляя непослушное тело. Нам суждено жадно вслушиваться в сводку новостей, стремясь увидеть или услышать что-то, что не увидели и не услышали раньше.

Нам суждено быть одним.

Мы – выродки, калеки без единого физического увечья. Я вспоминаю свой первый бой и слова, которые шептал как заклятье: «не хочу жить инвалидом, лучше сразу умереть».

Я выжил. Но все-таки я инвалид. ...................