Чужой Дозор

А Темный маг второго уровня, дозорный европейского Дневного Дозора Хуан Мигель де ла Кастильо все никак не мог оторвать взгляд от рук старика. Ладони аккуратно лежали в стороне, были совсем не повреждены, и казалось, будто их не оторвало взрывом, а просто аккуратно отрезало…

* * *

На следующий день во всех центральных газетах страны появились статьи о происшествии на центральной площади Ла Паса. По версии полиции, в руках пожилого человека взорвалась самодельная бомба. Этим стариком оказался семидесятидвухлетний Антонио Аргедас, бывший министр внутренних дел Боливии.

Уважаемая газета «Опиньон» выдвигала сдержанную версию, что сеньор Аргедас был старым, усталым, запутавшимся во всем человеком, испытывал глубокий душевный разлад, возможно, даже психическое расстройство, и стал самоубийцей поневоле.

Желтая пресса утверждала, что на склоне лет бывший «железный человек» Боливии написал книгу о вмешательстве ЦРУ в дела его страны и участии этого ведомства в уничтожении команданте Че Гевары и его отряда. Рукопись якобы уже была готова к публикации и могла бы стать настоящей бомбой… Но не стала – благодаря своевременным действиям ЦРУ.

Версию же о том, что бывший министр внутренних дел стал очередной жертвой мести Эрнесто из могилы, озвучили в интернете, но ее никто не принял всерьез.

Глава 1

Альта-Грасия, провинция Кордова,

Аргентина, 1932 год

– Он снова задыхается, – сказала Селия, выйдя из комнаты, и обессиленно прислонилась к косяку двери.

В глазах молодой женщины стояли слезы. Эрнесто обнял жену, не зная, что еще можно сделать. Их сын, их маленький Эрнестино, страдал тяжелейшей формой астмы, и казалось, ничто не могло облегчить его страданий – ни дорогие заграничные лекарства, ни ингалятор, ни инъекции. Родители давно убрали из дома все ковры и драпировки, ежедневно меняли простыни и подушки, по нескольку раз в день мыли полы и стены, избавились от всех домашних животных и даже от кур во дворе. Но приступы астмы у ребенка слабее не становились, а его затрудненное дыхание напоминало мяуканье котенка.

Наконец глухие звуки кашля, доносящиеся из-за двери, затихли.

Через некоторое время вышел доктор – высокий, сутулый, уставший.

– Приступ прошел, – сообщил он. – Но не спускайте с него глаз, в любой момент может начаться новый приступ, и тогда вам нужно будет сделать ему инъекцию. Я оставил лекарство на столе.

– Доктор! – Селия схватилась за рукав врача. – Может, есть какой-то более сильный препарат? Или процедуры? Хоть что-то, что поможет Тэтэ вылечиться?

Доктор устало смотрел на страдающую мать. Он был в этом доме далеко не первый раз. Далеко не первый раз видел приступы маленького Эрнестино; каждый раз ему требовалось немало времени, чтобы их облегчить, и каждый раз доктор знал – пройдет всего несколько дней, и его снова позовут.

– Донья Селия, – сказал он, печально глядя на нее сверху вниз, – вашего сына невозможно вылечить.

– Но должен же быть какой-то способ хотя бы улучшить его состояние? – с неподдельной мукой в голосе спросила Селия.

– Он очень слаб и вряд ли окрепнет с годами, – покачал головой доктор. – Мне жаль говорить вам это, но Эрнестино… Ваш сын никогда не сможет обходиться без ингалятора и будет задыхаться от любых физических нагрузок. Он никогда не сможет жить полноценной активной жизнью, и чем раньше вы с этим смиритесь, тем будет лучше для всех.

Селия опустила голову и молча проводила доктора к выходу. И только когда за ним закрылась дверь, Селия позволила себе разрыдаться, бессильно обмякнув на плече мужа.

Сейчас никто бы не узнал в ней ту сильную, полную кипучей энергии женщину, которая в свое время шокировала всю округу своим поведением. Для жителей города она всегда была блистательной Селией де ла Серной, взбалмошной красавицей и богатой наследницей из благородной аргентинской семьи. Она боролась за избирательные права женщин, подписывала чеки вместо имени мужа своим собственным, отказалась от шофера и сама водила машину, носила брюки, коротко стригла волосы, курила и – верх неприличия! – прилюдно клала ногу на ногу. И не только не обращала внимания на общественное осуждение, а скорее, наоборот, наслаждалась им.