Давно закончилась осада...

— Умница… Ос е нька. — Она, как Сильвер, взлохматила ему волосы. Только руки были другие — легкие, с очень длинными пальцами. Наверно, старая пианистка.

— У меня папа пел баритоном, когда был курсантом. У них в училище был хор… Оська говорил это, глядя в сторону. Темная память о недавнем висела над ним.

Мать Ховрина чуть нагнулась к нему, глянула внимательно. Сложила руки на коленях.

“Ее зовут Анна Матвеевна”, — вспомнил Оська. И, глядя на тонкие сухие пальцы, выговорил:

— Анна Матвеевна… простите меня… за тот случай…

— У-у, голубчик! Нашел что вспоминать! Случаи бывают всякие, без того не проживешь… Ховрин мой… это я сейчас его часто зову, как все, Ховрин, а тогда он был Яшенькой… он в пятом классе однажды с мальчишками накурился до одури американскими сигаретами “Фрегат”. Притащили его домой такого же зеленого и… ну, в общем, дальше некуда. И так же я его отскребала… Ты только ему это не вспоминай… И у всех таких случаев есть две стороны. Хорошая — та, что с той поры он больше не курил. Даже в армии… А в твоем случае… ну, как бы мы без того познакомились?..

Тяжесть отваливалась от Оськи, как подтаявшая ледяная кора. Он даже забыл про дырку на пальце. И от благодарности чуть не поклялся, что он тоже больше никогда… Но тут пришел Ховрин. Шагнул быстрый, деловой, даже прицельный какой-то. Без намека на прошлое..

— Итак — Оскар Чалка. Что-то случилось?

— Да!

И Оська рассказал.

— Напишите про них, пожалуйста! Чтобы не трогали нашу площадку! Не имеют же права!

Ховрин сел в кресло, расслабился.

— А почему я? Это ваша проблема, пацанов с твоей улицы. Ты и напиши.

— Я?!

— Ты. А мы напечатаем.

— Я не знаю, как…

— Очень просто. “Я живу на Второй Оборонной, там у нас всегда была детская площадка. А недавно…” И так далее.

— У меня не получится.

— А зачем тогда пришел? На готовенькое? Добрый дядя заступится, а ты будешь ждать в сторонке?.. Вон бумага, вон ручка на столе… Или можешь прямо здесь, — Ховрин шагнул к столу, включил компьютер. — Знаешь клавиатуру?

Оська немного знал, познакомился у Эдика. Они на его компьютере, дурачась, печатали друг другу послания… Куда теперь деваться-то? Тяжко вздыхая, он придвинулся вместе со стулом.

— Откроем новый файл, который так и назовем: “Ося”, — уже не сердито сказал Ховрин. И настучал клавишами: “Osja”. — Все готово, приступай. Сперва трудно сочинять, а потом пойдет. Я таким же был, когда начинал.

— В газете? — недоверчиво оглянулся Оська.

— В отряде юных журналистов. При Клубе рыболовного флота… Отчаянный, кстати, был отряд. И назывался соответственно — “Последняя граната”.

— Почему?

— Во времена Второй осады был в морском батальоне парнишка двенадцати лет. На передовой, прямо в окопах, выпускал для моряков самодельную газету. И вот разрисовывал он как-то цветными карандашами листок, а тут на окоп пошли танки с крестами… Была у мальчишки под рукой граната. Ну, он из окопа танку навстречу… Неужели не слышал про это? Да на улице Морских Пехотинцев ему памятник стоит!

Памятник Оська знал. Бронзовый мальчишка в распахнутом ватнике и… да, с гранатой.

— Но там же просто его имя, а ниже написано: “Всем детям, погибшим при защите Города”. А про газету и про танк — ничего…

— Когда ставили памятник, эту историю и так все знали. И были уверены, что никто не забудет никогда… Ну, жми на алфавит!

У Оськи все же не зря пятерки за изложения и сочинения. Это ведь не иксы-игреки, любимые детки Розы-Угрозы…

— Только с ошибками будет, потому что часто пальцы не туда тыкаются…

— Исправим.

Ховрин дождался, когда на экране набралось с десяток строк, взял телефонную трубку.

— Сашк о !.. Воскресная полоса еще не сверстана? Включи свою керосинку, передам одного юного автора. Вечная тема — дети и гаражи… Да. Ты этим письмом займись сейчас же, выясни: кто, по какому закону и за сколько. А потом прокомментируй со свойственным тебе публицистическим запалом, от души… Сашенька, я понимаю! Но вдруг? И все равно нельзя же оставлять без внимания. Тем более, это крик неокрепшей детской души, еще не потерявшей веру в справедливость и логику…

Оськино сочинение так и заканчивалось: “Ну, кто-то же должен отстоять нашу справедливость!” И в заключение он так нажал клавишу, что восклицательные знаки побежали строчкой. Пришлось их стирать — все, кроме первых трех…

Ховрин хитрыми нажатиями кнопок передал в редакцию Оськин текст и опять расслабился в кресле.

— Честно скажу: мало шансов, что будет толк. Чиновники зажрались непотребно. Однако… свою гранату мы все-таки бросили.

Анны Матвеевны в комнате уже не было. Но она, видимо, все слышала через дверь. Сказала из прихожей:

— Рыцари пера, вы кончили искоренять людское зло? Ос е нька, ты как относишься к горячему какао с пончиками?

Оська в этот день не обедал.

— О-о!! — отозвался он, словно опять пустил восклицательные знаки строкой.