До ее встречи со мной

Прежде чем она успела что-либо толком разглядеть, Грэм, уже очень крепко обхватив рукой ее плечи, завел ее на кухню. И пробормотал (это были первые слова, произнесенные им с того момента, когда накануне он переступил порог этой квартиры):

– Все хорошо.

Его слова успокоили ее, хотя она понимала, что напрасно. Когда Грэм поставил ее вплотную к раковине, лицом в сад, и завел ей руки за спину, она не возражала; она позволила ему это сделать и не двигалась, когда он на несколько секунд отошел. Вернувшись, он связал ей запястья – не очень туго – концом бельевой веревки. Он оставил ее стоять лицом к саду, с двенадцатью футами грязно-белой бельевой веревки, свисающими с ее запястий.

Все было хорошо – Грэм в этом не сомневался. Кажется, что все нехорошо, а на самом деле все хорошо. Он любит Энн, в этом нет никакого сомнения, и он надеется, что она не обернется. Он обнаружил, что в голове удивительным образом нет никаких мыслей. Главное, сказал он себе, чтобы все это не напоминало кино; это будет худший вид иронии, этого ему совершенно не хотелось. Никаких финальных строк под занавес, никакой мелодрамы. Он подошел к Джеку и подобрал с его груди нож. Когда он выпрямлялся, ему в голову пришла неожиданная мысль. «Иногда сигара – это просто сигара, – пробормотал он про себя, – но иногда нет». Ну, выбирать-то все равно не приходится, подумал он.

Он сел в знакомое кресло и решительно и смело, к собственному удивлению, взрезал себе горло с обеих сторон. Когда хлестнула кровь, он непроизвольно хмыкнул, из-за чего Энн обернулась.

Он рассчитывал, что ей придется побежать к телефону, столкнуть аппарат на пол, набрать 999 руками, связанными за спиной, и ждать, пока кто-то приедет. Времени более чем достаточно. Но вместо этого Энн немедленно промчалась по комнате, с бельевой веревкой за спиной, мимо умирающего Грэма, мимо мертвого Джека, огибая письменный стол, потом наклонила голову и ударила в окно со всей возможной силой. Было очень больно, но в окне образовалась большая дыра. Тогда она закричала – так громко, как могла. Не какие-то слова, а длинный, неослабный, истошный крик. Никто не прибежал, хотя несколько человек ее услышали. Трое позвонили в полицию, один – пожарным.

Даже если бы она или Грэм не просчитались, разницы бы не было. Планов Грэма этот вариант развития событий не нарушил. Когда первый полицейский просунул руку в разбитое окно, чтобы открыть щеколду, кресло уже безнадежно промокло.