Эдит Пиаф

"Она не должна слышать то, о чем вы говорите. Ей еще ничего

не известно. Мы от нее все скрыли. Ее нужно подготовить очень

осторожно" - этими словами нас встретили вчера днем на вилле в

Пласкасье, куда Эдит Пиаф удалилась со своим мужем Тео Сарапо".

Статья кончалась так:

"Что нового в состоянии здоровья Эдит Пиаф?" - спросили мы у

сестры милосердия. "Прогноз обнадеживающий,- сказали нам,- мадам

Пиаф завершает свое выздоровление".

Сколько времени сумеет она еще продержаться? Она строит планы об "Олимпии", о Германии, о Соединенных Штатах...

глава девятнадцатая. "Теперь я могу умереть, я прожила две жизни"

Этот день я никогда не забуду. Выла среда. Пасмурно. Грязно. Париж казался плохо вымытым. Настроение у меня было убийственное. Болело все, даже кожа, казалось, мне в ней тесно. Об Эдит доходили тревожные известия: "Она не может подойти к телефону"... "Она не может взять трубку"... "Больших изменений нет"... "Состояние прежнее"...

Было 9 октября 1963 года, годовщина ее свадьбы с Тео. Я подумала: "Позвоню-ка я, это доставит ей удовольствие". Она ценила такие знаки внимания. Вызываю Пласкасье, трубку берет Эдит. Какая удача! Я была так уверена, что ответит кто-нибудь другой, что в первый момент не узнала ее. Наш разговор был недолгим, но я была так взволнована, что не обратила на это внимания. Меня это поразило позднее.

Она мне сказала:

- Момона, приезжай!

Я ответила:

- Хорошо, приеду в понедельник.

Ей это не понравилось. Она любила, чтобы все происходило немедленно. Она всегда говорила: "В этой говенной жизни я слишком много ждала, поэтому у меня кончилось терпение". Голос у нее был чистым, но невыразительным. В нем не было "красок Пиаф".

- В понедельник, Момона, поздно... Ты не можешь постараться приехать поскорее? Устройся как-нибудь...

- Нет, Эдит, честно, раньше понедельника никак не смогу.

Она больше не настаивала. В ее голосе звучало смирение. Но смирение и Эдит - это как-то не вязалось... или, скорее, плохо вязалось! Она вдруг заговорила голоском обиженного ребенка:

- Ну, хорошо, я дождусь тебя до понедельника, но чтобы непременно!

Я положила трубку. У меня был словно туман в голове и такое ощущение, будто я чего-то не уловила, что обязательно должна была бы понять; так обычно бывает с сыщиками в детективных романах, когда они уверены, что открыли нечто важное, но это ускользает от их понимания. И вдруг я поняла: Эдит меня звала! Нужно было немедленно ехать к ней, не теряя ни секунды...

Я позвонила в транспортное агентство. У меня не было ни гроша в кармане, но это ни ей, ни мне никогда не было помехой. Я прошла "школу Пиаф", так за чем же дело?! Я заказала билет до Ниццы и обратно, заняла тридцать тысяч франков у бакалейщицы с моей улицы, которая не задумываясь мне их одолжила, и отправилась в Орли в чем была, без багажа, с одной лишь сумочкой в руках.

В самолете у меня было ощущение, что он не летит, а неподвижно висит в небе. До того момента, пока я не оказалась возле Эдит, я как бы раздвоилась. Была Симона, перед которой прокручивали фильм, в котором играла другая Симона...

На аэродроме в Ницце было холодно, дул ледяной ветер, ничто не напоминало Лазурного берега. В аэропорту посреди металла и стекла я начала дрожать. Мне казалось, что меня посадили в холодильник. Настроение становилось все хуже и хуже. Вокруг никого не было. Я прилетела с последним рейсом. В свете неоновых ламп попадавшиеся изредка люди походили на восковые фигуры из музея Гревэн. От этого также продирал мороз по коже.

Я села в автобус авиакомпании "Эр-Франс". Нас было всего пятеро пассажиров! Шоферу, наверное, все осточертело: он так газовал, будто хотел превратить свой автобус в ракету. Я подумала: "Выходим на орбиту".

Мне хотелось с кем-нибудь поговорить. В этом уголке у нас с Эдит было что вспомнить. Я узнавала огоньки, мигавшие во мраке бухты дез Анж. Сколько воспоминаний... Голова раскалывалась, к горлу подступал комок. За грязными окнами автобуса мелькали наши прекрасные годы!..

В Ницце я села в такси, чтобы доехать до Грасса. Не могло быть и речи о том, чтобы дожидаться утра и тащиться на автобусе. Эдит сказала: "Приезжай!" Теперь я поняла, я знала, что нельзя терять ни секунды...

До Грасса доехать было просто, но где этот Пласкасье, никто не знал. К тому же мне не повезло с шофером такси. Попался не веселый житель Ниццы, а мрачный неразговорчивый сухарь. Он не знал округи, что не мешало ему, скорее наоборот, нагонять километры. Он знакомился с окрестностями вместе со мной. Наконец он остановился в какой-то деревушке. Вокруг было темно и пустынно, только одно окно то ли бистро, то ли лавки было освещено. Шофер сказал мне не церемонясь:

- Идите узнайте, там горит свет.

Толстая обрюзгшая хозяйка воскликнула:

- Дом Эдит Пиаф! Но, бедняжка моя, она вас не примет в эту пору! Она тяжело больна. Мы с ней очень хорошо знакомы, ведь это мы поставляем мсье Тео продукты. По правде говоря, я считаю, она долго не протянет. Вам не удастся ее увидеть и завтра. Она никого больше не принимает, даже журналистов...

- Я ее сестра!

Мне доставило облегчение выкрикнуть это.