Эссе и интервью в сети 2007-2012

Днем, говорят нам, еще ничего, а после наступления ранней темноты становится нехорошо. На сайте правительства штата Нью-Йорк размещены адреса и явки: гуманитарная помощь выдается с часу дня до пяти. Два пункта раздачи в районе Квинс. Два — в районе Бруклин. Четыре — в Нижнем Манхэттене. Но люди сидят без сети и без света. Как они узнают, где и когда выдается жалкая гуманитарная помощь? И если ты проснулся в ледяном доме, в стылом воздухе, в восемь утра, — разве не в этот момент тебе нужнее всего кружка горячего кофе, чая, бульона, чего-нибудь дающего силы жить дальше? В моем понимании, должна прийти армия; по улицам, занесенным песком и заваленным обломками былой жизни, должны двигаться танковые колонны с матюгальниками, объявляя, где выдают еду и питье; котлы с кашей — полевые кухни — должны стоять в шаговой близости от любого дома (или от того, что от него осталось).

Ага, сейчас. Обама и Ромни, оба кандидата в президенты, потратили на двоих пять миллиардов долларов на предвыборную кампанию. Пять миллиардов — можно было бы отстроить все заново, но нет, — а результат предсказуемый, практически 50:50. Ну, Обама победил, но точно так же мог победить и Ромни; я не буду говорить, к кому склонялись мои симпатии. Все равно деньги выброшены на (ураганный) ветер, спущены в (неработающий) унитаз.

Мы с Аней, невесткой, решаем съездить домой на разведку. Живем мы у родственников в Верхнем Манхэттене, в тепле и уюте. Но как долго родственные чувства выдержат пятерых беженцев? Надо думать о возвращении.

...Наш дом обесточен, паркинг под ним «переполнен до горла подземной водой», и в этой ядовитой воде, в темноте плавают погибшие феррари и ауди, сочась машинным маслом и бензином. Лифты стоят. Нам — на 25-й этаж, по внутренней пожарной лестнице, в полнейшем мраке. У меня фонарик, Аня светит мобильником. Карабкаемся. Лестница шириной в 90 сантиметров, каждый пролет (точнее, прополз) — пятнадцать крутых ступеней. Примерно понимаю, как себя чувствовали грабители пирамид. Душно. Поворот, поворот, поворот, шаги, блуждающий свет: навстречу спускается семья с полугодовалым ребенком и сумками — эвакуируются. «Здравствуйте, здравствуйте, как вы?» — «Да вот просидели тут три дня в темноте и холоде, думали, ветер вышибет окна!» — «А как же вы без воды?» — «Да мы не очень любим мыться... Но все-таки не выдержали, уезжаем!» Не любят мыться, странно.

Поворот, поворот, поворот, тусклый свет, человек с собачкой. «Ой, как вы меня напугали». — «Здравствуйте, вы что, тут сидели?» — «Да, каждый день песика выгуливал». — «А как же вы без воды?» — «Да вот моя вода! — показывает бутылку с водой. — Нам с собачкой хватает!» — Хватает ему бутылки, мужественный какой.

Навстречу нам шел совсем дикий — залюбуешься — монстр.

Поворот, поворот, поворот, мутный свет, — навстречу азиат, вроде бы кореец, — не имеем права предполагать. Политически некорректно. Гражданин. «Здравствуйте!» — Молчит. Смотрит на нас нехорошим взглядом, в каждом встреченном живом существе предполагая сытную пищу. На минуту душа уходит в пятки: будь мы собачками, он бы нас быстро забил и с удовольствием съел. Палочками. С соусом «ням пля». Но нас двое. Если что, я ударю фонариком. Миновал, скрылся во мраке. «Аня, ты видела?» Аня ничего не видела. Это у меня уже паранойя.

Выше шестнадцатого этажа жизни вообще не было. Только холод, сырость и какое-то особое ощущение руин — из-под дверей пованивает мусором, который не сообразили убрать.

Мне знакомо это ощущение тоскливой беспомощности, когда цивилизация, какой мы ее знаем, прекращает быть, отключается, умирает. Много лет назад, еще когда я жила и работала в Америке, у меня был свой дом. Он стоял на краю буйного американского леса, ежегодно наползавшего на меня лианами и сорняками, с которыми я боролась безо всякого успеха; в мае на участке росли ландыши, расцветали ирисы, кустилась еще какая-то ботаническая хрень; летом я стригла траву газонокосилкой, осенью сгребала в кучи красные листья японского клена, зеленые — катальпы и темно-лиловые — ликвидамбара; вот какие деревья росли у меня в саду.

Но вот однажды пришла зима, и с неба начал падать ледяной дождь, который мы до того ни разу не видели. Он падал весь день и всю ночь, а потом враз перестал, и все ветки всех деревьев — кленов, катальпы, ликвидамбара, не говоря уж о дубах и каштанах, — превратились в роскошные хрустальные рогульки, и обрушились на провода, и перерезали их, и во всем штате Нью-Джерси отключилось электричество, и жизнь умерла.