Читаем Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников полностью

Одно могу сказать: у писателя этого глубокое познание жизни чувствуется, особенно в темнейших ее сторонах. В "Бесах", например, возьмите хотя бы

Ставрогина. Ведь это какой-то походячий блуд (я тут же решил непременно

передать это определение Федору Михайловичу). И хуже всего то, что читатель

при всем том видит, что автор человек якобы верующий, даже христианин. В

действительности же он вовсе не христианин, и все его углубления (sic!) суть

одна лишь маска, скрывающая скептицизм и неверие".

Эта оценка со стороны ханжи и изувера, готового даже Достоевского

предать анафеме, по-своему поучительна. Но в чем-то отца Алексия не обмануло

его изуверское чутье: Достоевский был писателем от жизни, а не от богословских

догм, какое бы сам он ни придавал значение этим догмам.

Злые слова эти сказаны были тогда, когда официальная Россия оказывала

писателю знаки сочувствия и внимания и Победоносцев подчеркивал "близость"

Достоевского к официально-ретроградным взглядам. Раздраженные обвинения

22

Алексия - неплохая иллюстрация того разноречия, того столкновения страстей, что неизбежно возникало в русском обществе вокруг имени Достоевского.

Страхов писал: "Достоевский был консерватор по натуре. <...> Он образец

истинного консерватора". Мы говорили о консервативных, реакционных идеях, развиваемых Достоевским, о далеко не прогрессивных выступлениях и поступках

его, но объявить писателя "консерватором" по натуре, отдавать его реакции -

значит односторонне и предвзято объяснять взгляды и творчество писателя.

"По натуре" Достоевский был гуманистом и диалектиком, и действующая

диалектика была огромной его силой, враждебной всякому консерватизму. Там, где писатель терял верное идейное направление, диалектика изменяла ему.

Застывшая, негибкая, предвзятая, раздраженная мысль отталкивает нас в ряде

публицистических статей, в романе "Бесы", на некоторых страницах других его

произведений. Но когда эта диалектика находит истинное взаимодействие с

действительностью, с процессом общественного развития, обретает жизненную

силу, сливается с гуманистическим пафосом - тогда она становится могучей и

неотразимой. Тогда во всем блеске раскрываются знаменитые идеи-образы

Достоевского, тогда возникает тот редкостный сплав мысли и страсти, честного и

мужественного искания, требовательной любви к человеку, который мы называем

творчеством Достоевского. Тогда, постигая человека в развитии, писатель

выражает не мрачную убежденность в извечности и непреоборимости зла в душе

человека, а светлую веру счастье человечества, победу добра в его душе. Тогда он

признает бессилие религии перед реальным общественным злом и находит слова

оправдания действенной борьбы с бесчеловечием и слова о законности отрицания

отжившего, бунта против него. Тогда он пишет о народе - не рабски покорном, а

созидающем и мудром.

Диалектика - враг всяческого консерватизма. Страстная диалектика

Достоевского с неумолимой силой отбрасывала консервативные, реакционные

начала его мировоззрения. Жизнь и творчество писателя - замечательная картина

борьбы несовместимых и непримиримых начал в его мировоззрении. Борьба эта

шла на протяжении всей жизни писателя, и в разные периоды с разной силой

звучали за и против.

Вскоре после смерти Достоевского была издана книга "Биография, письма

и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского". В нее вошли статьи О.

Миллера и Н. Страхова - первые попытки биографии Достоевского. Какие это

были предвзятые, грубо тенденциозные "попытки"! Миллер освещал первый

период жизни писателя, по 60-е годы, Страхов - второй период, причем оба

биографа старались представить Достоевского как можно более

"благонамеренным", рассказывали, как "обожал" он государя, как осуждал он

"отрицательную деятельность" и как в ответ на слова собеседника: какое

несправедливое дело была ваша ссылка - ответил: "Нет, справедливое". О

стараниях Страхова изобразить Достоевского консерватором по натуре

говорилось выше.

Но вот интересный случай на похоронах писателя. За гробом его шла

многотысячная процессия. Группа молодежи раздобыла кандалы и пыталась

нести их за гробом, как символ пережитого писателем. Недремлющая полиция

23

вмешалась, и злонамеренные попытки были пресечены. Очень характерно: печать

полна статей о Достоевском - проповеднике самодержавия и православия, царь

назначает пенсию семье писателя, а молодежь поднимает над похоронной

процессией кандалы каторжника, в которые заковало его самодержавие. Для

молодежи это прошлое не было зачеркнуто и забыто.

* * *

Вокруг творчества Достоевского всегда кипела острая идейная борьба.

Русская литературная критика сказала много верного и справедливого о

произведениях писателя. В ходе борьбы возникали и неверные, односторонние

оценки, но в целом передовая критика в лице Белинского, Добролюбова, Писарева

проявила глубокое понимание своеобразия творчества писателя. Она была

непримирима к мистическим и антиреволюционным мотивам, и в то же время

поддерживала все правдивое, честное, помогающее освободительному движению, что содержало творчество писателя.

М. Горький, непримиримо выступавший против "достоевщины", против

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии