Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

сказал, что стулья и кресла были с мягкими подушками <...>. Подушки же у

стульев, кресел и диванов набивались просто чистым волосом, отчего при долгом

употреблении на мебели этой образовывались впадины. Стулья и кресла, по

тогдашней моде, были громадных размеров, так что ежели сдвинуть два кресла, то на них легко мог улечься взрослый человек. Что же касается до диванов, то

любой из них мог служить двухспальной кроватью! Вследствие этого, сидя на

стульях, креслах и диванах, никоим образом нельзя было облокотиться на спинку, а надо было всегда сидеть как с проглоченным аршином. Гардин на окнах и

портьер при дверях, конечно, не было; на окнах же были прилажены простые

белые коленкоровые шторы без всяких украшений.

Ясное дело, что при такой небольшой квартире не все члены семейства

имели удобные помещения. В полутемной детской, которая расположена была в

заду передней, помещались только старшие братья. Сестра Варя спала ночью в

гостиной на диване. Что же касается до меня, а позднее и до сестры Верочки, то

мы, как младенцы, спали в люльках в спальне родителей. Няня же и кормилицы

29

спали в темной комнатке, имевшейся при спальной родителей. Упомянув о

кормилицах, я должен отметить, что маменька сама кормила только первого

ребенка, то есть старшего брата Мишу <...>.

Говоря о нашем семействе, я не могу не упомянуть об личности, которая

входила в него всею своею жизнию, всеми своими интересами. Это была няня

Алена Фроловна {1}. Алена Фроловна была действительно замечательная

личность, и, как я начинаю себя помнить, не только была в уважении у моих

родителей, но даже считалась как бы членом нашего дома, нашей семьи! Она не

была нашею крепостною, но была московская мещанка, и званием этим очень

гордилась, говоря, что она не из простых. Поступила она к нам в няни еще к

сестре Вареньке, следовательно до моего рождения, и потом вынянчила всех нас

<...>. С того времени, как я начинаю ее помнить, ей было уже лет под пятьдесят.

Она была для женщины довольно высокого росту и притом очень толста, так что

живот ее почти висел до колен. Ела она страшно много, но только два раза в день; чай же пила без хлеба вприкуску. Кроме обязанности няни <...>, она занимала еще

обязанность ключницы <...>. Мы все называли ее нянюшкою и говорили ей "ты", но зато и она всем нам говорила тоже "ты" не только во время нашего детства, но

и впоследствии, когда мы были уже совершенно взрослыми. Отец и мать

называли ее всегда Аленой Фроловной, или просто Фроловной, а она их

(единственная из прислуг) называла по имени и отчеству, то есть Михаилом

Андреевичем и Марьею Федоровною. Вся же прочая прислуга называла их

барином и барыней. Алена Фроловна как поступила в дом наш на жалованье в 5

рублей ассигнациями (ныне 1 р. 43 к.), так и оставила наше семейство после

смерти родителей, прожив более пятнадцати лет, получая то же жалование <...>.

Она была девицей и называла себя "Христовой невестой". Никогда и никто не

помнил, чтобы она засиживалась в кухне, объясняя это тем, что в кухне бывают

различные разговоры, которые ей, как девице, слушать непристойно. Родители

улыбались, слушая это, но сами были очень довольны такими поступками Алены

Фроловны. Обедала и ужинала она всегда в детской, куда ей приносили всех

кушаньев прямо со стола нашего.

Мы, дети, допускались к общему столу с тех пор, когда начинали уметь

есть сами, без посторонней помощи, то есть владеть ложкою, вилкою и ножом. До

приобретения же этих способностей мы обедывали постоянно с нянюшкой в

детской. <...> Обучение и наставления ее по искусству владеть столовыми

инструментами, вероятно, были успешны, потому что между тремя-четырьмя

годами я помню уже себя за общим столом хотя и на высоком стуле, но

обедающим без всякой посторонней помощи. Постов Алена Фроловна очень

строго не придерживалась, говоря, что она человек подневольный и что с нее за

это не взыщется, но зато она почитала страшным грехом есть что-нибудь без

хлеба. <...> "Ты, батюшка, откуси сперва хлебца, а потом возьми в рот кушанье...

так бог велел!" - это было всегдашнее ее поучение. <...> Со двора, то есть в гости, Фроловна почти никогда не ходила. Раз в год или в полтора года она получала

известие о приезде в Москву родной сестры своей Натальи Фроловны, которая

была монахиней в Коломенском женском монастыре и во время приездов своих в

Москву останавливалась в каком-нибудь московском женском монастыре. Тогда

30

нянюшка с раннего утра наряжалась и ехала к сестре в гости на целый день до

вечера, и маменька в то время бывала (как говаривала сама) как бы без рук. Через

несколько дней сестра отплачивала няне визит, также проводя целый день в

нашем доме. И этим и кончались все выезды и приемы нашей Алены Фроловны.

Одевалась Фроловна всегда очень чисто и ежедневно была в белых кисейных

чепцах, а по праздникам и в тюлевых. Отличались эти чепцы громадными

оборками; бывало, как она идет несколько скорее обыкновенного, то оборки эти

так и поднимаются вверх. <...>

Собственно, в доме у нас, кроме нянюшки и кормилицы, ежели время

совпадало с кормлением кого-нибудь из новорожденных, были только одни