Фронт без линии фронта

Вот идут три девушки-мадьярки в рабочих комбинезонах, какие у нас до войны носили шоферы. Одежонка легкая, но им жарко. Идут быстро, торопятся домой. Поравнявшись с нами, приветливо улыбаются. Идут двое пожилых мужчин, по виду украинцы, с котомками за плечами, еле-еле переставляя ноги. А за ними — совсем молодые, здоровые ребята. Разрумянились, идут легко. Одеты кто во что, но прилично и тепло: под куртками или демисезонными пальто — теплые жилеты. У всех пятерых за плечами черные рюкзаки. Оживленно беседуют между собой.

— Что так спешите? Покурите, — говорю им по-немецки.

— Боимся, невесты не дождутся, выйдут замуж, — отвечает по-мадьярски один из них, сняв фуражку и вытирая пот.

— Домой?

— Домой.

— Из каких краев?

— Гитлер угонял рыть окопы, — поясняет он. Остальные молчат, идут, не оборачиваясь.

— Как вы думаете, — спрашиваю Семерша, — правду сказал он или нет?

— Наверное, так и есть, — отвечает учитель. — Немцы многих угоняли и из нашего села.

— А вы никого из них раньше не встречали?

— Неужели я не пригласил бы к себе своего знакомого на чашку кофе? — отвечает он с ноткой обиды, глядя мне прямо в глаза.

Простившись с Семершем, возвращаюсь к себе.

Интересно, какие сведения привезет Набатов? Да, невеселая получится история. Налицо единственный человек, который учился в этой школе, и тот знает очень мало. Остальное неизвестно. Есть еще подозрительный толстяк, от которого убежала жена. Но кто он? Где?

— Товарищ майор, о чем вы разговаривали с этими молодыми людьми? — спросил Аркадий. — Я видел из окна.

— Так, пустяки. А что?

— Они мне показались подозрительными. Слишком уж веселые, будто не с принудительных работ идут, а с воскресной прогулки.

— Молодые, вот и радуются.

Про себя я, однако, подумал: пожалуй, Аркадий прав — было в тех молодых людях что-то ненатуральное, картинное. И эти черные рюкзаки… А может, это пустая подозрительность?

Отворилась дверь, и к нам вошла Каролина.

— Я только что видела в селе подозрительных молодых людей, — сказала она. — За плечами у них были черные рюкзаки. Точь-в-точь такие, какой я видела у своего дяди.

— Довод, конечно, наивный. Но, может, действительно поговорить с ними? — сказал Аркадий. — Посмотреть их документы?

— Быстро в машину, — согласился я. — Едем.

Трудно было предположить, чтобы диверсанты шли «табуном», и вряд ли разведка могла дать им всем одинаковые рюкзаки. Но теперь мне вдруг вспомнилось, что один из тех парней как-то по-особенному взглянул на Семерша. Именно это и заставило меня спросить учителя, не знает ли он кого-нибудь из них.

Парней догнали быстро. Предложили сесть в машину.

— Мы арестованы? — спросил один из них.

— Нет. Вы идете от фронта?

— Да.

— Нам нужна ваша помощь.

Ночь без допроса

Этого высокого, угловатого, смуглого парня звали Шандор. Он понравился нам больше других. Была в нем какая-то вызывающая смелость и непосредственность, граничащая с детской наивностью. На нас он смотрел свысока, даже презрительно.

— Итак, мы арестованы, — сказал он. — Позвольте узнать, за что?

— Надо выяснить кое-какие вопросы. Может, поужинаем вместе?

— А мои товарищи, где они?

— За них не беспокойтесь.

В течение ужина Шандор не проронил ни слова, о чем-то сосредоточенно думал.

— Как ужин? — спросил его Аркадий.

— Вполне европейский. Благодарю. А какие вопросы?

— Откуда вы знаете Семерша? — спросил я.

— Семерша? — Шандор старался держаться спокойно. — Допустим, я знаю его по разведывательно-диверсионной школе. Вас это интересует?

— Нас, собственно, интересует, с каким заданием перебросили вас через линию фронта?

— Я на этот вопрос ответить не могу. Во-первых, нас никто не перебрасывал. А если не перебрасывали, то и задания никакого не давали. Логично?

— Совсем нелогично, Шандор, — сказал Аркадий по-венгерски. — Раз вас учили, то должны были перебросить. А что же во-вторых?

— Вы мадьяр? — спросил Шандор, вместо того чтобы ответить.

— Я русский.

— Не верю. Вы слишком хорошо знаете наш язык. И все же нас не перебрасывали.

Другие сказали то же самое, а о Семерше лишь то, что нам уже было известно: освобожден из школы в связи с болезнью матери.

Ночевали мы в одной комнате втроем. Шандора уложили на кушетке, я лег на кровать, Аркадий — на большой стол. Мы не нарушили своего правила складывать одежду и оружие около себя на стулья. Правда, вторые пистолеты мы с Аркадием положили под подушки.

Все трое не спали. Аркадий ворочался с боку на бок, и уж, конечно, не потому, что было жестко. Шандор то и дело шмыгал носом.

Ночь на исходе, а меня не покидает мысль: «Не может быть все так просто и безобидно, как показывают эти мальчишки». Только задремал, слышу, Шандор что-то забормотал.

— Что он говорит? — спрашиваю Аркадия.

— Интересуется, почему мы не спим.

— Почему вы не спрятали пистолеты, а положили на стулья? — вдруг, вскочив с кушетки, громко сказал Шандор. — Вы считаете меня глупым мальчишкой? Ошибаетесь. Убейте — ничего не скажу!

— Какая муха вас укусила, Шандор? — спокойно сказал Аркадий.