Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)

-- Блеск! -- сверкнул темными глазами Артист. -- Классический русский разговор! Дернули по маленькой и с ходу -- о смысле жизни... Философы, блин! Что до меня, то ваш Артист в казаки-разбойники больше не игрец.

-- Значит, сваливаешь? -- спросил Пастух.

-- Пойми, Серега, не потому что устал. Не потому что боюсь. И форму не утратил. Да и баксы на дороге не валяются...

-- Это уж что правда, то правда, -- вздохнул Боцман.

-- Но за кого драться-то? За кого воевать? -- продолжил Семен. -- Мне лично пока что не все равно, за что получать свои башли.

-- Слушай, -- сказал Муха, -- кончай политзанятие! Боцман прав -- есть спрос и есть предложение. Все!

-- Подыхать за этих откормленных боровов в галстуках? -- разозлился Семен. -- Чтоб играли нами, как оловянными солдатиками? Да пошли они! Я свои бабки уж как-нибудь сделаю! Хоть в телохранители пойду... Или спасателем в МЧС.

Сергей всмотрелся в лица товарищей и понял: то, что сумел сформулировать Артист, волновало и остальных.

-- Так, -- подвел он итог. -- Стало быть, конец отряду?

-- Неужто сам-то не умотался? -- повернулся к нему Трубач.

-- Есть маленько... -- кивнул Сергей. -- Мне двадцать семь, а душе -за полета. Мы ведь не блатные быки, не мясники.

-- Раньше отыграться хотелось, доказать всем штабным сукам, кто мы такие, -- вступил Боцман. -- А теперь и я больше не хочу. Да и зачем? -- все расписано, все поделено. По мне, так лучше на этих гонках бодаться, чем снова шмалять в кого попало. То ли сегодня сам пулю поймаешь, то ли завтра... Не так, что ли?

-- Короче -- отвоевались... -- заключил Пастухов. -- Что ж, видно, такой расклад. Только все равно жалко чего-то. Если бы нашлось действительно стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами.

-- Что тут говорить, -- пробасил Боцман. -- Было бы дело -- ты, Серега, один бы не остался...

-- Короче -- амба! -- Пастух швырнул в огонь толстую сухую ветку. -Симпозиум закрывается. Давай, Ухов, бери дудку и дуй! А мы послушаем.

Уже смеркалось и вечерняя синяя мгла окружила их. Все больше звезд проступало в небе. И все ярче и ярче пылал весело пляшущий огонь костра.

Трубач бережно достал из чехла свой "Salmer". Пламя отражалось в сверкающем металле сакса, и казалось, будто Николай поднес к губам изогнутый всполох огня.

И странно, необычно прозвучал в вечернем лесу протяжный металлический голос саксофона. У него и правда был необыкновенный по силе и мягкости звук. И быть может, поэтому только теперь, в этот вечер, все они впервые поняли, каким талантом одарен их друг.

Это была всем знакомая, но словно блуждающая в лабиринте импровизации мелодия -- "Песня Сольвейг" Грига в сложнейшей джазовой обработке.

И вот кончилась мелодия, оборвалась. Они сидели и, ошеломленные, смотрели на него.

-- Нет, ну ты... дьявол! -- пробормотал Артист. -- Куда тебе воевать! Тебя беречь надо, как национальное достояние.

-- Идите вы! -- махнул рукой Николай. -- Это просто для вас... Слышь, Муха, плесни-ка мне сто капель!

Он играл им еще и еще. Потом, бережно отложив саксофон, присел на корточки у костра, разворошил, раздул пламя и неподвижно застыл, глядя в огонь.

Несмотря на прохладу и злющих комаров, друзья решили заночевать в лесу, и весь воскресный завтрашний день провести на природе, а беглеца-именинника сдать обратно на лечение следующим вечером.

Когда погасли последние угли в костре и Трубач в наступившем вечернем сумраке сыграл великий блюз "Джорджия в моем сердце", сыграл так, что всех мороз продрал по спине, когда, сморенные лесным кислородом, спиртом и разговорами, одни устроились на ночевку в "джипе", а другие -- в легких походных спальных мешках, Артист приблизил лицо к Пастухову и знаком поманил в сторону.

Ночь выдалась лунная, светлая, и березовый лес в зеленовато-голубых лунных лучах казался декорацией какого-то фантастического спектакля.

-- Слушай, Серега, -- вдруг шепотом заговорил Семен. -- Только не думай, что я перебрал...

-- Да ты и не пил почти, -- удивился его словам Пастухов.

-- Слушай, командир, -- все так же тихо продолжал Артист. -- Не могу понять, что со мной. Такое чувство, будто все время на нас кто-то смотрит. Сначала там, когда ехали, на шоссе. Потом вроде прошло. Решил -- почудилось. А как стало темнеть -- опять накатило. Я ж не псих. И потом, из головы не идет -- кто все-таки эти афишки нам прислал?

-- Мне тоже это здорово не понравилось, -- сказал Пастух. -- Главное -непонятно, откуда ветер дует. Знаешь, может, я маху дал, что всех вас сюда в лес затащил... А откуда смотрят, как тебе кажется?

-- А вон оттуда, с той стороны. Вон из того примерно леска. -- Артист указал на массив, темневший у горизонта за широким полем.

-- Да брось ты! -- с облегчением засмеялся Пастух. -- До него ж километра три!

--Ладно, -- сказал Артист. -- Ступай на боковую. А я все же встану в охранение.

-- Какое охранение? Ты, Семка, бди, да не перебди.

-- Не знаю... -- откликнулся Артист. -- Не знаю, не знаю... В общем, ты ложись. Мы тут с этим саксофоном такой шухер на пять километров навели... Под нашу музыку кто угодно мог подобраться.