Гвоздь в башке

Говоря иначе, нежному цветку требуется соответствующий уход. А под ледяными ветрами невзгод и палящим зноем степных стычек вырастает только горькая полынь да жгучая крапива.

Ничего, надо надеяться, что вскоре все разрешится самым благоприятным образом, и я обрету прежний облик, от которого давно успел отвыкнуть…

Во дворце нас сразу разделили. Хотя юные аристократы и чурались меня, без них стало как-то тоскливо. Словно после потери красивой безделушки. Судьба, ожидающая их, незавидна. Даже не знаю, свидимся ли мы еще когда-нибудь.

Свое единственное имущество — меч — я до поры до времени прячу под одеждой. Лабиринт никакое не подземелье, а просто очень большое здание с запутанными внутренними переходами. Поэтому в клубке Ариадны я, конечно же, не нуждаюсь.

Тем не менее доверенное лицо мне бы не помешало. Пусть не Ариадна, так сестра ее Федра, чье имя почему-то тоже связано со мной. Или сам Минос, который просто обязан ненавидеть незаконнорожденного ублюдка. В крайнем случае сгодится любой повар, стражник, придворный звездочет, служанка. Лишь бы этот человек разбирался в хитросплетениях дворцовых интриг, знал здесь все ходы и выходы, мог помочь дельным советом.

Но единственное живое существо, посещающее меня, глухо и немо, пусть и не в силу физических изъянов, а вследствие своего иноземного происхождения. Это черный, как сажа, эфиоп, понимающий только язык жестов — принеси, подай, убери, пошел прочь.

А время между тем идет. Если я и буду представлен Астерию, то в самую последнюю очередь. Даже странно, почему он так долго возится с дюжиной отроков и отроковиц. Пора бы уже и наиграться.

Дабы хоть как-то напомнить о своем существовании, я запел однажды гимн Посейдону, авторство которого приписывается Орфею, учителю всех поэтов и царю всех певцов.

Слушай меня, Посейдон, Владыка морского пространства. Всадник, волну оседлавший,
Трезубцем доставший до неба. Недра земли потрясаешь, Блюдешь кораблей продвиженье.
Рыбы потехой тебе, А нереиды усладой. Властвуй и дальше, Бессмертный отец Ориона.
Нас не забудь. Подари хоть немного сокровищ: Счастья, удачи, достатка, Любви и здоровья.

И меня услышали. Недаром ведь Посейдон, вернее, одна из его чудовищных ипостасей, считается отцом Астерия (между прочим, если верить легенде, мы с ним единокровные братья).

На сей раз мой неразговорчивый эфиоп явился в сопровождении целого сонма служанок. Они раздели меня, обмыли тепленькой водичкой, причесали, умастили ароматными маслами и облачили в какое-то весьма легкомысленное одеяние — белое, воздушное, полупрозрачное. Как говорится, посыпали мукой рыжего козла, авось он овечкой станет.

Меч мне кое-как удалось перепрятать в рукав — длины-то в нем было всего две пяди, а кроме того, именно для таких случаев я всегда ношу на левом бицепсе широкий кожаный ремень. Чашу с вином, которую подал эфиоп (такой чести меня удостоили впервые), я отверг. Мало ли какого зелья туда подмешали. Усну, а Астерий и набросится. Бр-р-р…

Затем меня провели в покои, скупо освещенные жаровней, от которой исходили дурманящие запахи ладана, стиракса и смирны. Похоже, что тут собирались приносить жертвы богам. Впрочем, говорят, что ароматные курения отгоняют злых духов, единственным представителем которых здесь мог быть только я.

Служанки поспешно удалились, но одна старая стерва ткнула пальцем в пол у моих ног и едва слышно прошипела: «Стой здесь, тебя позовут».

Вскоре глаза мои привыкли к полумраку. В дальнем углу я различил низкую кушетку, на которой возлежал некто, с ног до головы закутанный в черное траурное покрывало.

Если бы я знал наверняка, что это Астерий, то бросился бы вперед и постарался разом покончить с проблемой, которая привела меня сюда. Но это могла быть и коварная ловушка. Прежде я неоднократно слышал о чем-то подобном. Тебя, например, зазывают в притон разврата, плату берут вперед, но вместо юной потаскушки подсовывают дряхлую каргу, покрытую гнойными язвами, или, хуже того, — наемного убийцу с кинжалом.

— Ты хорошо поешь, афинянин, — произнес голос, который с одинаковым успехом можно было принять и за мужской и за женский. — Очень хорошо.

— Спасибо за похвалу, — сдержанно ответил я. — Но в сопровождении кифары этот гимн прозвучал бы куда торжественней.

— Где ты научился своему искусству? Не от самого ли Аполлона Мусагета?

— Увы! — печально вздохнул я. — Блистательный повелитель мышей и гонитель волков не удостоил меня своим высоким покровительством. Игре на кифаре и пению я научился в одиноких скитаниях.

(Знал бы ты только, ради чего я на самом деле вызубрил все эти дурацкие гимны, пеаны и элегии, так, наверное, схватился бы за свою дурацкую голову.)